Засланец

Ага, а вот жертвенный камень, о котором я слышал от попутчиков. Кто-то тщательно очищал его от ползучей и вьющейся растительности. Из какого он минерала – мне не разобрать. Несомненно, очень твердый. Желтовато-розовый, с красными прожилками.

Идеальный круг с углублением посредине. В углублении поблескивает что-то металлическое.

Кормушка!.. Сейчас посмотрим, какие птицы к ней слетаются.

Я вернулся к Бору и Мире. Не обращая внимания на их гневные выкрики и жесты – они отгоняли меня, словно досадное насекомое, – подхватил рюкзак. Попался, кстати, рюкзак из схрона. Но он уже был настолько грязен и потрепан, что не отличался от хламья, которым пользовались дикари. Я нашел сухарь, остальное мне пока было не нужно.

– Ты чего удумал? – заревел Боров. – Проклятый! Уходи! – Он увидел, что я направляюсь к жертвенному камню, и вообще взбеленился: – Не смей гневить Молчаливых! Хватит бед на наши головы!

Он схватил меня за плечо. Крепкая, сильная лапа… Жалко было такую ломать. Поэтому я просто швырнул Борова через бедро. Быть может, такая демонстрация силы – непозволительная роскошь, но меня утомил этот самоуверенный болван.

– Тебе ведь не о чем просить у Молчаливых! – чуть не плача забубнил тот. – Ты даже не говоришь ничего…

Сухарь легко раскрошился. Я рассыпал крошки вокруг углубления в жертвенном камне. В углублении вскипела черная масса.

Действующий технологический узел Сверчков!

До этого момента я видел нечто подобное только в Лаборатории Джантации, ведь Навигационная Карта – единственный артефакт цивилизации Сверчков на Земле. Правда, Карта – нечто иное… Призраки и Карта – одно целое. Можно сказать, что мы и есть Навигационная Карта, мы ее живые эффекторы. Когда Тень погиб, пиктограмма, обозначающая его, исчезла с Карты, будто кто-то щелкнул тумблером…

Черная масса – это наниты. Крошечные механизмы, слой которых скрывается под почвой Дождя. Только в речных обрывах они были давно дохлые, а здесь – активные.

Накинулись на крошки, точно оголодали…

Боров поднялся. Прихрамывая, отступил к арке, из-за которой выглядывала Мира.

Наниты струились по жертвенному камню, образуя то спирали, то кольца. Потом гадание на кофейной гуще закончилось, наниты собрались в десяток тонких полупрозрачных башенок. Послышался шепот, и я невольно завертел головой: казалось, это говорят идолы. Молчаливые, но не молчащие…

Естественно, слов не разобрать.

Потом шепот стих. Наниты снова растеклись по камню, еще секунда-другая – и они исчезли в углублении.

Я повернулся к Борову.

– Я не проклят. Вы сами прогневили духов, встав у меня на пути. Благодарите Молчаливых за то, что они сегодня снисходительны к вам!

Бор и Мира смотрели на меня, выпучив глаза.

Прекрасно, немного чудес не помешает. «Странный заговорил! Он – избранник Молчаливых!» и тому подобная ерунда.

Пора было делать следующий ход.

Глава 3

Бран Мышиный Катяшок охотился на шерстней. Он помогал Тени…

Черная ночь сменилась красной. На лезвии серпа Жнеца набухла кровавая, быстро светлеющая капля. Солнце возвращалось. Кроны вечнозеленых берез, пробуждаясь от недолгой зимней спячки, стряхивали на тростниковые крыши деревенских домов розовые пласты подтаявшего снега.

Деревня стояла на сваях.

С десяток хижин, окруженных частоколом из плотно пригнанных заостренных бревен. В центре – общинный дом. У входа в него – парочка идолов: те же бревна, но покрытые прихотливой резьбой и украшенные пучками травы и разноцветных ленточек. Воды под сваями пока не было, но снег уже превращался в жидкую грязь. И в этой грязи с удовольствием возились полуголые ребятишки вперемешку с крохоборками – домашними животными, напоминающими морских свинок.

Взрослые жители деревни не разгуливали нагишом. Домотканые плащи перемежались со штанами и куртками явно фабричного производства. Поверх городской одежды дикари носили ожерелья из звериных зубов и ракушек. О своем родстве с землянами они не подозревали. Дикари были уверены, что произошли от местных Адама и Евы, в начале времен вылепленных Молчаливыми из пузырчатой глины.

Я, разумеется, не стану их разочаровывать. Для них я должен стать своим, ну или почти своим, пусть и слегка пришибленным. И впрямь как пришибленный, бродил я между сваями, ожидая решения своей участи. Деревенские в упор не замечали меня. Мира успела сбросить грязную походную одежку и облачиться в цветные тряпки, навертев вокруг шеи бусы. Я видел, как она что-то рассказывала подружкам, которые сбились вокруг нее пестрой стайкой. Время от времени Мира бросала в мою сторону ненавидящий взгляд.

Единственным человеком, который озаботился моей судьбой, был Боров. Велев мне ждать, он полез в общинный дом и застрял там на добрых два часа. Я уже начал подумывать, что не мешало бы куда-нибудь затиснуться и поспать минут тридцать, как вдруг Боров высунулся из-за циновки, служившей дверью в общинном доме, и махнул рукой. Неспешно, блюдя достоинство, я поднялся по крепко сколоченной лестнице.