«Засланные казачки». Самозванцы из будущего

Будущий текст вырисовался быстро – рассказать все про защитные меры в случае применения противником химического или бактериологического оружия, а также в случае массированных бомбардировок городов с воздуха, ибо в создание ядерного оружия здесь ему никто не поверит. Причем вывернуться придется наизнанку, изнасиловав собственную память, залезть во все ее дальние закоулки, ибо если его послание большевики примут всерьез, то озаботятся созданием надежной защиты, а это ведь спасет немало жизней в будущем.

Русских людей!

А ради такого стоит хорошо поработать…

Родион Артемов

– Не, мне нюхать кокаин никак нельзя! Хана голосу будет. Говорил же вам – я музыкант. На гармони, баяне и аккордеоне играю, пою хорошо. Консерваторию окончил!

– Чего, чего? При чем здесь консервы…

– Товарищ Ермолаев, в консерватории музыке учат! – Либерман досадливо сморщился. – Иди лучше распорядись гармонь сюда принести, я у бойцов «трехрядку» видел.

Ермолаев тут же послушно поднялся, подошел к двери, приоткрыл ее, повелительно буркнул и моментально вернулся обратно, встав рядом с Артемовым.

– «Илецкую»? – Родион сразу повеселел. – Тогда я вам сейчас и сыграю, и спою. Я песен много блатных знаю.

– Блатных? Я правильно понял? – Глаза чекиста сверкнули странным огнем. – Вы их в стриптиз-баре своем исполняли?! Да, кстати, простите меня, человека от мирной жизни отвыкшего, но не скажете, что это такое?

– Да вся братва иркутская собирается в таких заведениях после своих «дел», водочки попить, расслабиться. И бабы для них выступают, на шесте крутятся, и вещицы с себя срывают, пока голышом не останутся. Весело. А я на гармони наяриваю, чтоб еще разгульнее было – сейчас русские народные в ходу под это дело. Ваще отпад!

– Бабы? – лицо у Либермана сморщилось в недоуменной гримасе. – Так вы перед криминальным элементом играете?

– Да, там братва одна, деловые, кроме пятниц. – Артемов не понял гримасы, что пробежала по лицу чекиста – странная смесь разочарования и прямо детской обиды. Будто обещали ребенку огромный торт, а дали каменную карамельку.

– По пятницам что вы делаете? – с какой-то странной надеждой вопросил Либерман.

– В соседней «Голубом огоньке» для… – Родион осекся, – ну, для этих, для геев играю. Они там в последнее время в ролевые игры зажигают!

– Во что?! – вскинулся Либерман, а Ермолаев в растерянности спросил: – А кто такие геи?

– Педерасты!

Родион в который раз удивился дремучей «совковости» своих собеседников, но уже без раздражения.

– Содомиты, короче. Там на шестах уже мужики перед ними раздеваются, а они так воспылают, на это смотря, что начинают друг друга в кабинках долбить!

– Долбить? Они что, бьют друг друга?

– Да нет же, товарищ Ермолаев! – Родион не выдержал и повысил голос, не сдержав себя при виде такой тупости. – Они трахают себя в задницы. Это же педерасты, «противные», как их иной раз именуют. А теперь ролевые игры в групповуху стали модными, все наряжаются по-разному – кто чекистом, кто красноармейцем, кто комсомолкой, кто пионерами. И долбятся всем скопом, как духоборы, кто куда попадет! Особенно любят «чекиста» одного трахать – разложат на столе, с двух сторон его заводят, кто в зад, кто в рот, а я играю на гармони…

Родион осекся, поняв, что в своих фантазиях зашел слишком далеко – чекист был бледен как полотно и лапал кобуру нагана, а Ермолаев побагровел спелым помидором и сжал огромные кулачищи.

Понимая, что сейчас неминуемо последует несанкционированное мордобитие, причем его самого лично, и очень больно, Артемов зачастил, стараясь отвести от себя беду.

– Я тут ни при чем, товарищи! – заверещал Родион, понимая, что нужно спасаться, пока есть время. – Они и меня сюда заманили! Сказали надевай форму, вот тебе шашка, играть в Тунке будешь. Целых десять «рублей» пообещали, и двадцать «коксов». Дали хорошо ширнуться, а очнулся я уже здесь – как довезли, кто, не помню. Офицер в сарае там один оказался, тоже в лампасах. Выпить мне дал спирту пахучего, добрая душа… А тут вы и сразу принялись меня бить! Что я мог подумать?! Поэтому и кричал, чтоб меня педерастом не делали!

Либерман посмотрел на Ермолаева, и тот чуть кивнул – оба тут же повернули растерянно-брезгливые морды на Родиона. Тот с детства любил хитрить и изворачиваться, потому за его шалости вечно попадало другим, и сейчас, с нескрываемым облегчением поняв, что своего все же добился, он принялся ковать железо, пока горячо, до липкого ужаса боясь услышать согласие этих двух ряженых сумасшедших, которые, к его радости, оказались ярыми противниками «голубых» порядков.

А потому сейчас Артемов делал чрезвычайно смущенный вид оскорбленной во всех пороках добродетели, и стал одной рукою расстегивать пряжку ремня на шинели, а другой же цепко ухватил узловатые пальцы «красного командира».

– Ежели вы из этих, господа-товарищи, и хотели меня тоже – только не бейте. Если вы не можете без этого, я и так вам дам. Только не убивайте! Учтите – у меня гнойный геморрой и кишка из задницы иногда выпадает, так что удовольствия вы не получите!

– Н-не-ет!