Заслон

Гамову эта запальчивость даже понравилась, хотя у него самого были несколько иные планы. Он успел связаться со Сретенском и знал, что ему на подмогу идет дивизия генерала Шильникова. Те, что в Астрахановке, постарались бы не пропустить железнодорожный состав в город и не устояли бы перед ответным орудийным огнем. Вот тогда-то казаки и оцепили бы деревню, перебив всех красных на месте. Обладая живым воображением, Гамов уже видел усеянный трупами астрахановский луг и втайне радовался, что атаман Семенов даже не откликнулся на его призыв. Сами дойдем теперь до Бочкарево, перекинемся на главную железнодорожную магистраль и победоносным маршем двинем на восток. Перед его мысленным взором пали Хабаровск, Спасск, Никольск-Уссурийский и, наконец, порт Владивосток. Вот уж тогда сухопутному Семенову с ним бы не потягаться! Может, и к лучшему, что он не отозвался на призыв. Все равно двум атаманам не ужиться вместе, а на второстепенную роль он, Иван Михайлович Гамов, не согласен. Не тех он обычаев и кровей! Но теперь, когда Бекман воспылал благородным нетерпением, не рискнуть ли обойтись и без Шильникова? Позабыв осторожность, Гамов намекнул об этом штабс-капитану. Бекман от изумления лишился дара речи. Как? Ведутся переговоры с генералом, а ему — командующему — об этом ни слова, а потом сообща дадут пинка?! Но он сдержался, не сказав ни слова, хотя и затаил обиду; Было решено незамедлительно идти бить красных.

5

Лихая, с посвистом, казачья песня оборвалась за последним горбылевским домом. Узкая дорога вывела в поле. Ноги коней проваливались в слежавшийся снег. Из-за дальних сопок накинулся встречный ветер, застудил, выжимая слезы, лица, путал и отбрасывал на сторону конские гривы и хвосты.

Бекман сидел на коне неуклюже, нахохлившись. Можно было повести казачьи сотни большаком, но ему не терпелось взглянуть на свой покинутый дом. Все оказалось в порядке: замок не порушен, ставни на окнах целы. Он плюнул с досады: жить бы здесь да жить! Чужое гостеприимство в горле комом. Детишки капризничают. Жена в вечной тревоге. Устроить семью в гостинице он не рискнул. На ее чердаке установлены пулеметы. Возможен и ответный огонь красных… Славный, уютный домик, но сюда они больше не вернутся. Есть шикарные дома в центре, урезывать себя теперь будет ни к чему.

Молодежь, озоруя, вырвалась из строя и, размахивая пиками, понеслась по снежной равнине к сказочно рассиявшимся над Зеей узорным теремам — летним дачам золотопромышленников и судовладельцев. Потом прямо перед глазами замаячила одинокая как перст труба винокуренного завода. Красные перепились, это нам на руку: перебьем чуть тепленьких. Эх, Павел Павлович, не дожил ты до дня и часа нашего торжества. И нет, любезный друг, тепла, что отогрело бы твои хладные руки..

Красные ударили неожиданно из глубокой промоины, сбегавшей с крутого берега к Зее. Подпустив молодых казаков совсем близко, они дали два залпа. Увидев убитых, молодые необстрелянные парни рванули вправо, и тут резанула пулеметная очередь. Вой и стон пронесся над степью. Остальные казаки, вместо того чтобы броситься на прорыв, повернули назад и опомнились только у городской бойни. Подсчитали потери: шестьдесят человек. Неудача не обескуражила штабс-капитана. Он велел казакам ехать отдыхать — предстояли жаркие дела — и помчался в японское консульство.

Выразив Бекману соболезнование и придвигая чашечку чаю, японский консул, господин Сибата, на мгновение задумался и вдруг, зорко глянув поверх очков, торжественно объявил, что члены общества «Черного Дракона» не сидели сложа руки, а… изобрели (он так и выразился — «изобрели») бронепоезд.

— Изобрели бронепоезд?! — поперхнулся чаем штабс-капитан. — Нет, вы шутите, господин Сибата! — Но Сибата вовсе не намерен был шутить. Любезно улыбаясь, он помог Бекману одеться, вывел его во двор, усадил в кошевку, и, они помчались на вокзал.

«Бронепоезд» — несколько платформ, обложенных кирпичом и мешками со смерзшимся песком — выглядел внушительно. Черные глазки пулеметов вызывающе поблескивали в амбразурах. Из открытых ящиков свисали пулеметные ленты. Японцы — маленькие, немногословные, в суконных пальто и высоких ботах, деловито топтались вокруг своего детища. Наскучавшиеся в здании вокзала оборонцы, окружив Бекмана, радостно твердили, что теперь большевикам крышка, — можно по телеграфу заказывать ужин на узловой станции Бочкарево. Штабс-капитан отвечал на шутки шутками. Были розданы оставшиеся в буфете вокзала папиросы и конфеты. Илька, разгрызая острыми зубами грильяж, пересчитывал по пальцам отсутствующих сверстников и членов «Союза учащейся молодежи». Его подняли на-смех:

— Попал пальцем в небо, сдобная булочка! Это для тебя на вокзале свет клином сошелся. Знаешь, сколько наших патрулирует по городу?!

— Ну я знаю… — «Сдобный» опять начал загибать розовые пальцы: — Беркутов, Рифман, Пономаренко, но Бондаренко и Гамберг…

— Заткнись! С Бондаренкой вы посчитаетесь, а Веньке у красных делать нечего. Он наш, с потрохами! — «Сдобного» подхватили под руки, потащили к выходу.