Заслуженное счастье

— A вы все-таки не плачьте, мамочка… Не волнуйтесь вы ради Бога… Лучше пойдем еще раз и посмотрим, как Ульяна комнату для гостей наших приготовила, понравится ли им она… Если и не особенно с комфортом, пусть не взыщут… Здесь не город, a глушь… Да и сам профессор не избалованный такой, простой, и важности в нем ни чуточки, Ия писала, помните.

— Да, да… Катюша… Мальчуганчика его мне посмотреть ужасно хочется. Веришь ли, Катя, во сне его видела не раз. Ведь Июшкой нашей спасен этот мальчик — поневоле стал он мне дорог, как родной.

— Ну, мамочка, вы не очень, a то я ревновать буду. Довольно Ии и меня y вас. Вы лучше подумайте, как сообщить Ии о тех десяти тысячах, которые презентованы нам профессором. Ведь она и не подозревает даже о них. Я знаю нашу гордую Ию. Воображаю, как она возмутится, начнет протестовать, сердиться, отказываться. Уж увидите…

— A если я скажу ей, Катюша, что грех отказываться от посильного дара тех людей, которым сама она принесла такую огромную, такую неоценимую жертву… Что из-за ложного самолюбия нельзя обижать тех, кто ей предан всей душой… Что, наконец, как писал в своем письме ко мне профессор, она бы не отказалась от этих денег, если бы их завещал ей после своей смерти Славушка, так почему же не принять их от спасенного, благодаря ей, малютки и его отца. А! Что ты на это скажешь, Катюша?

— Уж я не знаю, мамочка, поступайте, как знаете. Уговаривайте, как сумеете, нашу милую гордячку, a я так просто-напросто сказала бы ей: — вот что, Июшка, намыкалась ты по чужим людям, пора тебе и отдохнуть. Я, то есть это вы, мамочка, устаю одна хозяйничать, молодая моя помощница, (а это уже я, как видите, мамочка), должна снова в свой пансион ехать запасаться книжной премудростью… A одна я скучаю и хочу быть с тобой, Июшка. Вот и все, мамочка. Так я скажите… Она же безумно любит вас, наша благоразумная Иечка, растает и останется непременно.

— Останется, ты говоришь, Катюша? Да?

— Всенепременно, мамочка. Это так же верно, как зовут меня Екатериной Аркадьевной Баслановой. A сейчас простите, бегу взглянуть, положила ли Ульяна малину в вазочку…

— Иди, иди, моя стрекоза! Милая! — С любовной улыбкой бросила дочери Юлия Николаевна.

И Катя, удивительно возмужавшая и еще более поздоровевшая за это лето, выпорхнула за дверь на балкон, где был приготовлен исключительно парадный в этот вечер чай и ужин. Тихие, короткие августовские сумерки сгущались над Яблоньками. Солнце давно уже село за деревьями старого чародея леса. И в уютном фруктовом саду Яблонек затихали постепенно последние дневные шорохи и шумы.

Юлия Николаевна подошла к раскрытому окну своего крошечного деревенского домика, да так и замерла подле него, не отрывая жадных глаз с дороги, по которой должна была приехать её старшая дочь вместе с отцом и сыном Сориными, пожелавшими доставить сюда Ию, и кстати нанести еще визит.

Около двух месяцев прошло с того знаменательного дня, когда бесчувственную от потери крови и слабости Ию приводил в себя знаменитый профессор Франк. И в продолжение этих двух месяцев из далекой суровой Финляндии в тихий уголок степного берега Волги то и дело летели депеши и письма о состоянии здоровья обоих больных.

Неожиданная сильная слабость овладела после операции молодой девушкой… Нечего и говорить, что профессор Франк, совместно с доктором Магнецовым приложили все свои старания, применяли все, что было нового в медицине, чтобы восстановить утерянные силы ослабевшей Ии.

И достигли самых лучших результатов, a уход и заботы окружающих дополнили остальное.

В какие-нибудь две-три недели щеки Ии покрылись легким налетом румянца, глаза приобрели прежний яркий блеск. Профессор Франк уехал лишь только тогда, когда убедился окончательно в безвредности операции, произведенной им над Ией, поручив дальнейший уход за девушкой домашнему врачу Сориных.

Что же касается самого виновника всех этих хлопот и волнений — Славушки, то произведенная над ним операция вливания чужой крови в его вены отразилась самым блестящим образом на здоровье малютки.

Меньше чем через неделю ребенка нельзя было узнать. Куда девалась его слабость, анемия, его прозрачная худоба и бледность и периодичная лихорадка с неизбежным спутником её, жаром. Правда, порозовел и окреп Славушка не сразу… Но каждый день можно было наблюдать все улучшавшиеся симптомы возвращающегося к нему здоровья, лихорадки и жар покинули его, a слабость исчезла. Появился желанный аппетит и не позже как через месяц малютка уже ходил по дому и саду, чего не делал за последний год, a еще через некоторое время на диво окрепший и порозовевший Славушка с веселым смехом бегал наперегонки с работницей Идой.