Заставь дурака Богу молиться

— Да, — кратко и невыразительно подтвердила Ланка после небольшой паузы.

Интересно… Откуда бы тут паузе взяться? Либо «да», либо «нет», чего думать-то?

— Ну и? Вы поссорились, что ли?

— Нет, — на этот раз пауза была подлиннее.

Не узнаю великого фотографа. Названивает мне сама, а информацию клещами приходится вытягивать.

— Ничего не понимаю. Ужасное нахальство с моей стороны, но не скажешь ли, зачем ты ему так срочно понадобилась?

— Не знаю.

— То есть как — не знаю? О чем вы говорили?

— Мы не говорили.

— Ага, молчали и глядели друг на друга. Давай по порядку. Он позвонил, попросил о встрече, так? Ты приехала домой — и…

— И все. Он так и не появился. Мобильный отключен, на домашний мне лучше не звонить… Рит, я боюсь…

— Понятно. Только, по-моему, напрасно. Он все-таки не я, не ты и не дядя Вася слесарь. Если бы что случилось, уже в новостях сообщили бы. Смотрела наши новости?

Она мотнула головой:

— Нет.

Я щелкнула телевизионным пультом, пробежалась по программам… Вот. «Воскресная студия».

— Включи телевизор и хватит психовать. Сидит твой голубчик за круглым столом и с умным видом разговаривает об умных вещах. Сама убедись.

Вообще-то «Воскресная студия» снимается где-то в четверг-пятницу. Но этого я Ланке говорить не стала — если бы с «голубчиком» что-то случилось, передачу наверняка заменили бы.

В трубке послышался вздох, хотелось думать, что облегченный.

— А теперь скажи, чего он звонил?

— Не знаю, — голос звучал уже поспокойнее. — Надо поговорить, и все. Я и поехала, — после небольшой паузы она добавила: — Неловко как-то все сразу рубить.

Это я очень хорошо понимала. Чувство вины перед человеком, с которым только что рассталась, причем «та» сторона искренне не понимает — почему — и убеждена в полном отсутствии каких бы то ни было причин для разрыва… «Не понимает», потому что некоторые вещи мужчины и женщины воспринимают с диаметрально противоположных сторон. Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись.

В общем, дополнительных разъяснений тут не требовалось. Лично мне под руководством немотивированного комплекса вины доводилось совершать куда большие глупости, чем отклик на «надо поговорить». И уж заведомо более серьезные, нежели те, что делаются… м-м… как это называется? в любовном угаре.

— Ланочка, я вообще не понимаю, чего ты паникуешь. Если девицу достал кто-то из его команды, так ты тут никаким боком. Тебя может касаться только, если он сам… А он с тобой был с трех часов дня.

В трубке опять послышался вздох и, подождав с минуту, я почувствовала, как в душе моей зашевелились смутные, но крайне неприятные подозрения.

— Или не с трех? Эй, Ланочка, ау!

— Да с трех точно, ты не думай, — успокоила не то меня, не то себя Ланка, в результате чего подозрения поднялись и заколосились. — Я сама не знаю, что на меня нашло. Максим исчез, тебя тоже где-то носит, ну, и вот… Ты что-нибудь еще узнала?

Я подумала, что, конечно, узнала, остается самая малость — понять, что именно. Но, раз уж Ланка на связи, не вредно заткнуть еще одну дыру.

— Сколько у тебя Лариса Михайловна получает? И сколько на основной работе?

Ланку неожиданный перескок из Европы в Австралию не удивил, ответила моментально, а зачем мне это нужно, даже не поинтересовалась. Похоже, финансовые манипуляции собственного бухгалтера ее интересовать почти перестали.

Положив трубку, я задумалась. Сто лет Ланку знаю, но первый раз вижу, чтобы она так себя вела. Боюсь, говорит… Чего боюсь, почему боюсь? Бред. Или не бред?

Я снова схватилась за телефон:

— Лан, опять я. С одним-единственным вопросом. Можешь меня, конечно, послать, но все-таки…

— Какой вопрос? — обреченно согласилась Ланка.

— После трех вы непрерывно вдвоем были?

В трубке повисло глухое и плотное — хоть ножом режь — молчание.

— Але, Лана свет Витальевна! Я же сказала, что ты можешь меня послать. Сейчас это уже не принципиально: американцам твоим, по-моему ничего — или почти ничего — не угрожает. Но мне для себя хотелось бы прояснить кое-что. Только скажи — я забуду. Все и навсегда.

Трубка наконец ожила. Хотя «ожила» — это я зря. В Ланкином голосе жизни было не больше, чем в останках гейдельбергского человека:

— Нет. Я хочу знать. Что бы там ни было. Только… Я могу на тебя рассчитывать?

Дурацкий вопрос, но, похоже, Ланка сейчас в такой растерянности, что сомневается во всем. Поэтому я постаралась, чтобы мой ответ прозвучал и максимально убедительно, и предельно обыденно:

— Так же, как и раньше. Если я что-то выясню, ты об этом узнаешь первая.

— А потом?

— Как разрешишь, — я пожала плечами, как-то забыв, что она меня не видит. — Только, солнце мое, может, хватит уже ходить вокруг да около? Я так понимаю, что в непрошибаемом алиби твоего ненаглядного имеется некоторая брешь, да? Так расскажи уже, вместе подумаем…

— Ладно. Только этого не может быть… — Ланка помолчала, а я ее, разумеется, не торопила. — Понимаешь, часов в пять нам захотелось моченых арбузов…