Заставь меня остановиться

— Нет. Делать хорошую мину при плохой игре. Всегда и во всем. Половина, а может быть и больше, пациентов будут тебя раздражать. Кому-то из них ты захочешь дать в морду или продавить каблуком ногу, причем за дело. Но нельзя. Увы, пациент всегда прав, даже если он полная фекалия. Не скрывая свои эмоции от них, ты будешь их неосознанно радовать, не всех, конечно, но какую-то часть безусловно. Так вот, желая мне подавиться, выпитой несколько секунд назад, водой, потому что я тебя раздражаю, ты показываешь свою слабость передо мной. Не стоит. Учись на мне делать на своем прекрасном личике маску внешнего спокойствия. Уверяю тебя — это выбивает людей из колеи. Можешь взять ручку и записать первое правило — хорошая мина при плохой игре.

— Я запомню, — как можно спокойнее отвечаю я.

— Вот, уже лучше. Но ты кулаки сжала. Это тоже выдало тебя с головой.

— А ведь вы сказали, что еще ни над кем не издевались. Врали, стало быть.

— Нисколько. Ты просто еще не совсем зрелая личность, поэтому не способна распознать истинное издевательство. Итак, через три дня поедем в салон, а теперь вернемся к последнему делу.

— Я больше ничего не делала плохого в те дни. Клянусь своими руками. Ну разве что, весь торт сожрала от стресса. Но к вам это никак не относится.

— Ко мне точно не относится. Вернемся к моему паху. Твой удар коленом оказался достаточно болезненным.

— И?

— Вероятнее всего, ты повредила мне scrotum, а возможно и то, что находится внутри, — память, напрягись. Что такое скротум? Мошонка. Точно! — А так как такой генетический материал как у меня не должен пропадать из-за возможной травмы и в будущем мне бы хотелось заиметь наследников, надо поскорее оценить масштаб, пока не поздно. Сутки как раз не прошли.

— Простите, а сколько вам лет?

— А ты с какой целью интересуешься?

— Мне кажется, в вашем возрасте у вас уже есть дети, может быть, даже… дети детей, — я не знаю зачем я нарываюсь, но произнесенная фраза приносит мне неимоверное удовольствие.

— Дети детей. Молодец, Анна, — не скрывая улыбки, выдает он. — Снова опрометчиво, но сказано хорошо, почти не выдала эмоций. Я оценил.

— Стало быть, я хорошая ученица?

— Возможно. В этом мы убедимся в процессе. Итак, возраст. Угадывай.

— Ой, боюсь я могу вас обидеть. У вас такой тип строения лица, что можно накинуть лишние года.

— А что с ним не так?

— Ну у вас глубокие морщины в области носогубных складок, плюс разросшаяся щетина, что придает визуально пять, а то и десять лет. Поэтому я могу ошибиться и дать вам сорок пять, а в реале может оказаться, что вам тридцать пять и ненароком обидеть.

— Угадала.

— Сорок пять?

— Тридцать пять.

— Ой, а так и не скажешь. Хорошо выглядите, — улыбаясь, произношу я. На мой комментарий Лукьянов лишь усмехается.

— Ну что, вернемся к scrotum.

— Я извиняюсь за то, что, возможно, вам ее повредила. Все?

— Конечно, нет. Ты, как будущий врач, должна провести осмотр и оценить мое состояние.

— Шутите?

— Нет, — как ни в чем не бывало бросает Лукьянов.

— Вы и без меня можете определить повредила ли я что-нибудь вам.

— Как?

— Визуально. Если там есть припухлость, то, возможно, повредила я вам не только автомобиль.

— Припухлость?

— Ну, отек.

— Без «ну». Припухлость тоже сгодится. Но надо произносить увереннее. Что еще ожидаешь увидеть, кроме отека?

— Гиперемию. Ну и боль.

— Молодец, — отталкивается от стола и подходит к шкафу. — Только без «ну». Держи, — подходит ко мне и подает перчатки. — Проводи осмотр и пальпируй. Пока я оголяюсь, надевай перчатки.

— Вы серьезно?!

— Да, Анна, я не шучу. Ты же будущий врач.

— Но я не уролог!

— Я — тоже. Однако обязан смотреть больному в трусы, если понадобится. И не забывай, что врач — бесполое существо. Давай проводи скорее осмотр, у нас еще много дел.

— Я не буду.

— Будешь, — уверенно произносит он и снимает медицинский халат. Хватается за ремень брюк и начинает его расстегивать. Вжик молнии и я закрываю лицо ладонями. Ну уж нет, смотреть на его гениталии я уж точно не буду. Это просто неудачный день. Второй неудачный. Но все пройдет. Надо просто потерпеть. — Анна, расслабься уже и иди ко мне, — медленно убираю ладони от лица и сразу же попадаю взглядом на сидящего за столом Лукьянова. Судя по халату — одетому. — Давай чуть живее. Мне, точнее уже нам, через десять минут надо быть в реанимации, — снова что-то пишет в ежедневник. — Бери скорее стул и садись ко мне.

Пререкаться с ним и тем более что-то спрашивать — нет никакого желания. Наверное, поэтому я как послушная кукла беру стул и присаживаюсь рядом с одетым, к счастью, Лукьяновым. Подает мне чистый лист бумаги и ручку.

— Писать чистосердечное признание?

— Нет, всего лишь рисовать.

— Что?

— Мужские половые органы. Без особых художеств. Посмотрим на твои знания анатомии.

— А говорили, что не издеваетесь.

— Мужчина сказал и мужчина сделал, как правило — это разные мужчины. В твоем возрасте пора бы это знать. Кстати, тебе сколько лет?

— Двадцать один, — после затяжной паузы произношу я.

— А должно быть двадцать два. Рано в школу пошла?

— Да.

— Больно умная?