Застава

— У моров в крови — если вожак убит, то и вся стая останавливается, — вот и считают, что у нас также. А тебе помирать сейчас нельзя — ты ещё детей не сотворил. Старшему род вменяет продолжиться, чтоб его достоинства сохранились для всех, и повторились в потомках… Неправ был Китеж-град, когда поставил тебя старшим… Вседержетелю нельзя в бой, когда у него дома за спиной нет. Вон, даже Кустарь-младший уже отец…

— У меня есть дом.

— У тебя есть женщина, и есть изба! — беззлобно усмехнулся Илий. — А Дом — Дом.

Вистарх облизал губы. Он знал. Дом — это топот детских ножек по половицам, влажная земля, по которой раскатываются спелые яблоки, колосья, которые можно собирать в ладонь, как женские косы, это бабушкины сказки клочьями по углам, и руки родителей, равные шёпоту листьев… Это Дом.

— Молод ты ещё, — хмыкнул Илий.

— Сам-то! — Хмуро отозвался Вистарх. Несущественная разница в летах позволяла так отзываться. Но сердцем знал — старше Илий. На двух детей да пять осенних дозоров…

На шум из коридора обернулись одновременно. По лестнице кто-то топал. Давешний мальчишка, словно в усмешку судьбы, вновь со стуком распахнул дверь и заорал:

— Моры!

Вистарх и Илий согласно поморщились, глядя на восторженно-испуганное лицо подростка, и слажено отвернулись к окну.

От горизонта шёл туман. На самой дальней кромке мира уже появился белый край идущих льдин. Перед ними чёрным роем шли моры — сыны льда.

— Седловинные, — навскидку определил Вистарх. — Они любят ходить серпом. Гористые идут клином…

— А может бусавые, — пожал плечами Илий, — Те безумные, ходят, как вздумается.

Вистарх не стал настаивать, кивнул и потянулся к доспехам:

— Скоро проверим.

— Гром… — Илий зацепил за локоть, придержал, глядя исподлобья.

Он понял. Остановился, недовольно хмурясь. Но отказывать тоже не хотелось. Рушить с трудом налаженную дружбу в такой момент… Молча передал островерхий шлем, указал на плащ на спинке стула.

Илий взял сам.

Уходя, вздумал поклониться поясно, но Вистрах не позволил — взял за плечо, стиснул до белизны на костяшках, прожимая кольчужную бронь, так, чтоб до мяса дошло пожатие, до самого сердца докатилось. Илий ответил также. Нехотя расцепив руки, попрощались кивками. Минув подростка, Илий шагнул на лестницу и заторопился к своей дружине.

Вистарх угрюмо усмехнулся. Вот так. Был у него один друг и один соперник. Не стало друга. Впрочем, и соперника тоже не стало. Словно судьба покуражилась — в ком потерял, в ком нашёл — не ожидал.

— Ну, горластый… — сумрачно глянул на дежурного отрока Вистарх: — Бегом на конюшню. Садись на самую резвую кобылку и скачи в Китеж. Старейшинам скажешь — моры идут серпом, за ними льды долгослойные. Пусть городские готовятся, если ворота мы не удержим, межевую землю поджигать.

— Ага, — кивнул подросток и влёт кинулся по лестнице.

На середине подъёма задержался — замедлился торопливый топот, замер. Отрок понял. Всё понял. О том, как посылают гонцами. И для чего. Пересилил себя и кинулся дальше.

Вистарх подошёл к оружейному сундуку, достал доспехи и старый, серебрёный шлем. И плащ. Синий, как и положено рядовому вседержателю…

Когда спустился, коня уже держали у крыльца. Саврасый грыз удила и диковато косился. Чуял битву.

— Блинок, Блинок мой… — успокаивающе заговорил Вистарх.

Пятерней распутал чёрную гриву, погладил подрагивающую кожу у скулы, почесал широкий лоб. Конь в ответ беспокойными губами пробежался по щеке, влажно фыркнул за шиворот. Засмеявшись, Вистарх обнял коня, вжался лицом в морщинистую мощную шею, потрепал. Вот и настроились.

Запрыгнул верхом, пристроил плащ, чтоб спускался стройными складками. Он — вседержатель. Он — тот, на кого настраиваются, тот, с кого берут пример. Тот, кто самой своей душой, своим состоянием искривляет законы мира вокруг. Как и моры. Только те — разрушают. Его дело — созидать. Олицетворять Свет. Спокойствие. Истинность. Силу. Жизнь.

Вседержатели уже построили свои дружины.

В небо строгими островками отрядов глядели остриями сотни копей, сотни шлемов. Заледенелые в предчувствие битвы глаза буравили горизонт как нацеленные стрелы.

А грудь теснила гордость. Не каждый город-пограничник мог выставить на заставу семь сотен мужчин. Но и не каждый оборонял ворота человечьих миров! Вон Молога — большой город, а охраняет лишь малохожую тропку, да и то лишь потому, что жители его, ещё в том, далёком, мире-прародителе, цепями себя к жилищам приковали, лишь бы отстоять свои дома, защитить от нелепого приказа, от разливающейся воды. Только за мужество их и почтили заставой. Хоть и новый город… А многим другим из новоприбывших и куска границы не досталось — только поля сеять да воинов кормить. Но Китеж — давний город, из первых, кто сошёл в приграничье и по своей воле, по воле всех жителей, стал дозорным постом на первом рубеже, охраняя ни много ни мало, а целый коридор в защитной стене меж мирами! Древний род, сильная кровь, высокая честь. И на поклон ходит только к Белоозерью — старейшему поселению на этой земле, главе всех городов, хранителю ворот в мир-прародитель.