Застава «Турий Рог»

— Увы, Костя. Гарантировать что-то в Китае не могут даже императоры — маньчжурский Пу-И и японский Хирохито.

Поколебавшись, Данченко решился, зажег фонарик, Лещинский, внимательно изучив схему, вернул ее старшине.

— Отдаю должное составителям, избранное ими направление возражений не вызывает, Хулань–Тели[233] — оптимальный вариант. Маршрут проложен параллельно железной дороге, выбор правильный. И все же маршрут можно и должно улучшить. Отсюда есть ветка на Уин, очаровательное местечко в горах неподалеку от китайско-советской границы.[234] Грешно упускать такую возможность. Если удастся воспользоваться услугами железнодорожного транспорта мы окажемся на границе значительно быстрее.

— Правильно! Купим билеты, займем купе в международном вагоне, раздавим бутылочку шампанского… Блеск!

— Иронизировать не стоит, Костя. Лучше обсудите мое предложение, отвергнуть его всегда успеете.

— Подумаем, — сказал Данченко. — Дело серьезное, ошибаться нельзя.

Размышлял старшина долго, для этого даже рискнул задержаться на сутки, раньше такого не случалось: соблюдая предельную осторожность, путники дважды на одном месте не дневали. Теперь, покинув обжитый овраг, они обосновались в роще. Говорухин тронул выбеленное изморозью деревце, разворошил присыпанные снегом палые листья, сплюнул:

— Жидковат лесок, командир. Просматривается насквозь, ям нет, хвороста кот наплакал. А железка — рядом.

— Придется денек померзнуть, Пиша. Зато поезда здесь, поднимаясь на уклон, замедляют ход. Место перспективное.

Приказав всем отдыхать, Данченко примостился за расщепленным пнем, наблюдая за железной дорогой. Петухов старшину одобрил: скитания порядком надоели, и если оставшееся расстояние проехать на поезде… Говорухин думал иначе: пешком идти значительно дольше, зато спокойнее, план Лещинского опасен. Но кадровый пограничник привык доверять командирам: если старшина что-то задумал, значит, дело стоящее. Лещинского охватила апатия: ехать так ехать, пешком так пешком.

Данченко обдумывал предложение Лещинского, анализируя возможные ситуации. Вскочить на подножку нетрудно, все проходившие здесь вчера и сегодня утром поезда на взгорке едва ползут. Забраться в эшелон, а что потом? Лезть на крышу? Заметят на первом же полустанке. Остаться в тамбуре? На ближайшей остановке обнаружит железнодорожная охрана. Самое идеальное укрыться в товарном вагоне. Но они заперты. Открыть! Сорвать пломбы. Допустим, удастся, но на станции вагон могут подвергнуть досмотру, отцепить, прицепить к другому поезду, погнать в ином направлении.

Подошел Лещинский.

— Замерзли, Станислав?

— Не спится. И продрог до костей. Знаете, Петр, я, пожалуй, не прав. Затея и впрямь опасная, а риск неоправдан.

— Опасная, согласен. Теперь о неоправданности риска: мне и моим бойцам есть во имя чего рисковать, а вот вам… Лучше вернуться, Станислав Леонидович. Как-нибудь оправдаетесь перед своими, не казнят же! О вашей помощи, обо всем, что вы сделали для нас, никто не догадается. Даже если вас накажут, останетесь живы, а жизнь одна, второй не будет. Мои товарищи вас поймут, упрекать не станут. Прижились в Китае, живите на здоровье и дальше. Вы человек образованный, по-китайски да по-японски шпарите, как пулемет. Я родом из Приморья, у нас по-китайски да по-маньчжурски балакают. Я хорошо понимаю, как трудно вам было учить языки.

— Логично, — устало сказал Лещинский. — Но я останусь с вами до конца. Меня, наверно, нелегко понять, в ваших глазах я выгляжу безнадежным глупцом. Честно говоря, я и сам не пойму, зачем стремлюсь в Россию. Что я там забыл? Кто я такой? Чуждый элемент, обломок империи. Что ждет меня на исторической родине — сталинские лагеря? Стенка? Стоит ли для этого тащиться за тридевять земель, когда ее можно легко заработать и здесь, в Китае? И все же я иду с вами. Об одном прошу — не затевайте больше душеспасительных бесед, я сыт ими по горло.

— Что ж. Будь по-вашему.

Они лежали на охапках сена, от запаха вялых трав кружилась голова. Все произошло легко и до смешного просто. Покинув вечером рощу, путники спустились к отливающей холодным блеском колее. Рядом с насыпью, в том месте, где заканчивался подъем, топорщился густой кустарник, это было весьма кстати, за ним можно укрыться. Петухова старшина послал послушать, не приближается ли поезд. Ледяная рельса обожгла щеку, ощутив легкое подрагивание, пограничник кубарем скатился с насыпи: идет!

Показался эшелон. Длиннотрубый паровоз, нещадно дымя, тащил его на подъем, пыхтел, окутываясь паром; медленно проплывали мимо товарные вагоны. Данченко чертыхнулся — ни тамбуров, ни подножек! Но вот обладавший кошачьей зоркостью Говорухин предупредил: дверь одного вагона открыта. Данченко приказал прыгать.