— Я хотел бы сделать дорогой подарок. Допустим, кольцо.
— С бриллиантами?
— Пожалуй.
— Подождите немного, господин. Я сейчас освобожусь.
Конфуций пошептался с китайцем, тот доел рис и ушел. Ресторатор сбегал в конторку, принес черную коробочку, осторожно открыл: на атласной подушечке лежало кольцо, ярко вспыхнул крупный камень.
— Полтора карата. На лепестках. Ажурная работа.
— Беру.
— Простите, господин, но я не назвал цену…
— Я же сказал — беру!
Горчаков любовался кольцом, Конфуций пересчитывал деньги.
— Восхитительно! — Человек за соседним столиком отложил газету.
Горчаков недовольно взглянул на него — одет с иголочки, массивные роговые очки, сигара.
— Извините мою назойливость, но вещь превосходная. Если не секрет, сколько вы заплатили?
— Семьсот китайских долларов.
— О! Старый мошенник здорово вас нагрел.
Конфуций подобострастно захихикал. Незнакомец угостил Горчакова сигарой, предупредительно срезал кончик. «Где я его видел, — думал Горчаков. — И голос как будто знакомый»
— Представляю очаровательную ручку, которую украсит это кольцо. Впрочем, я нечетко сформулировал свою мысль: золото, бриллианты, прочие драгоценности не что иное, как приложение, они лишь подчеркивают достоинства владельцев.
Незнакомец поклонился и, попыхивая сигарой, ушел. «Где я видел этого элегантного китайца? Где? За минувшие годы столько людей промелькнуло». Поначалу все китайцы казались Горчакову на одно лицо, позднее он понял, что китайцы столь же различны между собой, как и европейцы.
И вдруг Горчаков вскочил, отшвырнул стул.
— Да это же Господин Хо!
— Бог всемогущий! Вы его знаете? — Ресторатор испуганно оглянулся.
У Горчакова голова пошла кругом: главарь хунхузов, полудикий разбойник так трансформировался!
— Ну и клиенты у вас!
Но Конфуций уже овладел собой.
— Я всего лишь коммерсант, политикой не интересуюсь. А деньги всегда деньги. Сегодня вы, завтра он, послезавтра кто-то другой, а деньги у всех, — доверительно зашептал ресторатор. — Вы, очевидно, заметили человека, с которым я имел честь обедать, когда вы пришли? Вы даже представить себе не можете, кто он такой. И угадать не пытайтесь. Ни за что не угадаете.
— Не интригуйте, Конфуций. Кто же этот мистер?
— Он… Господин не выдаст меня властям? Красный китаец. Командир! Но для меня — простой торговец, у меня с ним неплохой бизнес, он платит деньги, и немалые. Умоляю, никому ни слова. Конечно, если господин все же решится отправить в царство теней старого Конфуция и сообщит в полицию, я вывернусь — документы у клиента безупречные.
Конфуций качнулся, пахнуло ханшином — дрянной китайской водкой. Нализался, старый болтун!
Горчаков шел по оживленной улице, свежая сорочка липла к телу. Навстречу текла пестрая толпа. «Где я, — думал Горчаков. — В какой стране? Проклятый Шейлок[87], работает на китайскую Красную армию, водится с хунхузами лоялен к властям, вероятно, к тому же японский агент. Хорошенький симбиоз, черт побери!»
Прощание было грустным. Сияющие глаза Ми потухли. Горчаков обнял девушку.
— Ну, долгие проводы — близкие слезы, пора!
Он решил пойти пешком, чтобы немного успокоиться. Под ногами тихо шуршала листва, сорванная прилетевшим из пустыни суховеем. У подъезда склонился в молитве буддийский монах в оранжевом хитоне. Опять он! И всякий раз при встрече с ним что-то случается. Совпадение?! Но я обязан ему жизнью, подумал Горчаков, надо бы его отблагодарить, но как? Деньги он не возьмет… Горчаков бросил в деревянную чашечку для подаяний серебряный доллар, завернутый в стодолларовую купюру. Монах поднял бритую голову.
— Благодарю, сын мой. Только одариваешь напрасно: деньги для нас цены не имеют, деньги — зло.
— Побольше бы этого «зла»…
— Но есть нечто более худшее. Борьба против собственного народа.
Горчаков застыл.
Монах забормотал молитву, обтянутое пергаментной кожей лицо его было бесстрастно.
Кудзуки нажал кнопку звонка, на пороге вырос адъютант. Полковник приказал подать чай, включить вентилятор. Тихий, свистящий шелест убаюкивал, Кудзуки любил этот приглушенный звук, вспоминался отчий дом на высоком скалистом берегу моря, монотонное жужжание пчел в знойный полдень, тонкий запах цветущей сакуры, песчаные, припорошенные бело-розовыми лепестками дорожки, искусно подстриженные декоративные кусты, похожие на сказочных драконов… Вспомнилась недавняя поездка в Токио на совещание, домой удалось заскочить ненадолго, Кудзуки на свой страх и риск задержался на сутки — сына прославленного военачальника наказать не осмелятся. Так и получилось, начальство ограничилось вежливым упреком…
Упругим спортивным шагом шел Кудзуки к беседке, отец наверняка где-то здесь, пишет свои мемуары — что еще остается отставному генералу? Мать суетилась в комнатах, сын нагрянул неожиданно, ничего не приготовлено к встрече. Сгорбленная седая старушка, отдав распоряжения служанке, склонилась перед маленьким алтарем, истово благодаря богов.