— Ну, как хочешь. Я на твои вопросы ответил?
— Нет. Ты можешь сказать, баба дура, лезет куда не надо, но я вижу то, что другие не видят…
— Например?
— Например, ты хотел поймать какого-то подонка. Отрицать не станешь. Хотел и поймал. А для чего, спрашивается? Чтобы обменять его на Назара — ради дочки его, ради зазнобы своей. Она же просила тебя, да? Ты из-за ее прекрасных глаз мальчишек подставил. Успел все? Получилось?..
Катерину понесло в обличительном угаре. Ей не терпелось доказать, что Аскеров виноват — страшно виноват и должен раскаяться. А спорит он с ней только потому, что спорит с самим собой. Потому что боится самому себе сказать правду.
Стукнув кулаком по столу, Мансур заставил ее вздрогнуть. Затем отчеканил резкими рублеными фразами:
— Ты права, Катерина, хотел — и Назара спасти, и Мюллера вытащить, и героин не отдать. И чтоб не погиб никто — тоже хотел. Но не получилось у меня, как хотел, не получилось. Это ты понять способна?!
Он замолчал и сел за свой стол, обхватив голову руками. Катерина тоже присела и тихо заплакала. Ей было жалко и погибшего солдатика, и перенервничавшего Мансура, и раненого Константина, и себя, проводившую лучшие годы на краю земли, в скуке и нищете. Ей хотелось бы, чтобы и он ее пожалел. Только начальнику заставы сейчас не до слов утешения.
Катерина всхлипнула:
— Глупости я тут наговорила, ты уж прости меня. За Костю испугалась, и вообще… раньше я такого не видела.
Она, притихнув, смотрела на него. Мансур сочувственно кивнул.
— Всяко бывает, Катерина, в этой жизни. Иди и не плачь, все утрясется.
Она ушла, почувствовав, что Аскерову хочется побыть одному. Выйдя с командного пункта, Катерина через несколько шагов столкнулась на плацу с мужем. Клейменов оценил ее покрасневшие глаза, ее смущение. Сердито взглянув, процедил сквозь зубы:
— Пошли домой, быстро.
Развернувшись, капитан направился к общежитию. Катерина едва поспевала за ним. Пыталась заговорить — безуспешно, муж не слушал ее. Уже возле дома остановился и сказал:
— Соберешь вещи и вечером поедешь в отряд. — Она пыталась протестовать, но Константин перебил ее: — Военная опасность. Нечего здесь торчать.
— Ты меня отсылаешь, да? Почему? Что я сделала?
Катерина думала, что задает риторические вопросы, на которые не дождется ответа. Но Клейменов остановился и прошипел ей с такой ненавистью, что у жены пошел мороз по коже:
— Ты куда лезешь, паскуда?! Совсем крышу снесло? Меня и себя позоришь, дрянь…
Поймав на себе любопытные взгляды соседей, Клейменов быстро зашел в общежитие. Катерина с обреченным видом покорно брела следом за ним. Она была готова разреветься.
Уже вечерело, солнце клонилось к горизонту, когда видавший виды джип остановился у ворот резиденции Надир-шаха. Все двери на джипе и бампер были покрыты многочисленными вмятинами. Их было так много, что можно подумать, будто это не следы столкновений, а элемент дизайна. В некоторых местах, где отскочила эмаль, проступила ржавчина. Вдобавок сейчас машина сильно запылилась, поэтому выглядела совсем непрезентабельно. Вышедший из нее Хаким тоже производил тягостное впечатление — шел нахохлившись, втянув голову в плечи. Шел медленно, и казалось, сейчас он повернется и быстро-быстро убежит. Возможно, так и поступил бы, не появись за его спиной охранник Надир-шаха, отрезавший ему путь к отступлению.
Этот молодой охранник смотрел на Хакима без всякого уважения, как на какую-нибудь деревяшку. Другие охранники, которые за воротами стояли на каждом шагу, те вообще встретили своего высокопоставленного коллегу откровенно презрительными взглядами. Они молча открывали перед ним двери. Только здоровяк Додон в приемной встретил его по-человечески — одарил гостя улыбкой и кивком головы. Ответив на приветствие, Хаким хотел уже было пройти в кабинет, когда охранник остановил его и попросил отдать пистолет.
Подавляющее большинство гостей Надир-шаха так и поступали — сдавали оружие. Однако раньше на Хакима это правило не распространялось, и, если босс дал такое распоряжение, значит, дело плохо.
Хаким отдал кобуру с пистолетом, но все равно сразу пройти не удалось. Додон сказал, что Надир-шах занят и просил подождать. Это был еще более явный признак немилости босса, чем сдача оружия. Хаким прекрасно знал его распорядок, знал, когда и чем тот занимается. Сейчас не время молитвы, посетителей у него нет, Ситора занята научной работой — пишет или читает, даже телевизор в кабинете не работает. Получается, Надир-шах специально заставляет его ждать, чтобы потрепать нервы. Когда человек нервничает, он совершает глупости, не может хорошо защищать себя. А то, что придется защищаться от нападок босса, в этом Хаким не сомневался. Слишком много неудач случилось за последнее время у воинов Аллаха.