Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет

Я не совсем поняла, чему так изумлялись мои родители, когда я рассказывала, как мы с подругой спустились от дверей ее дома прямо к очереди на подъемник. В школе Линли выглядела очень похожей на меня – один брат, собака, схожие предпочтения в музыке, и, как мне казалось, аналогичное материальное положение. Я была из достаточно состоятельной семьи и исходила из того, что и другие ученики живут примерно так же. Разумеется, это не относилось к показушникам вроде моих урбанизированных подруг с их костюмами от Chanel или того сына магната с лимузином. Про них знали все, и каждый закатывал глаза по их поводу. Я не понимала, что богатство может быть настороженным и стеснительным. Вне кампуса мелкие проявления претенциозности, которые я наблюдала у своих школьных знакомых, расцветали пышным цветом и целиком завладевали их невероятными жизнями. Линли надела лыжи прямо у заднего крыльца своего дома, вышла на снег и прямо-таки воспарила над всем, что попадалось по пути. Следом за ней, содрогаясь от ужаса и спотыкаясь, ехала я. Правда, до этого я вставала на горные лыжи всего пару раз и уже привыкла к тому, что вечно терплю неудачи в том, что прекрасно освоили мои сверстники. Я не сомневалась, что так бывает не только в кампусе, но и в жизни.

За ужином в тот первый вечер папа прервал меня на полуслове: «Я больше не желаю слышать, как здорово получается у Линли». Я была ошарашена. Мы были поборниками совершенства. Мы всегда восхищались достижениями. Мне казалось, что он будет так же горд за Линли, как и я сама. Почему ему не нравится, что я общаюсь с человеком, который чуть ли не живет на подъемнике? Ведь кажется, именно этого они и хотели. Или я с усердием новообращенной впала в совсем уж избыточное обожание? Где именно, по мнению папы, мое место в этой беспорядочной цепочке привилегированности?

Следующим вечером я последовала за Линли на вечеринку в другом доме – шале. Мы проследовали туда на лыжах, подъехали к приподнятой каменной веранде у заднего крыльца и катились, пока не уперлись в неглубокую канавку у края веранды. Мне было велено вылезать из лыжных ботинок и залезать на веранду. В одних носках? Да, здесь каменный пол с подогревом. Мои лыжи куда-то исчезли. Кто-то затащил их в подвальное помещение, чтобы почистить и заново смазать на потом.

В доме подростки набились в домашний кинотеатр. Из-за огромных кресел я не могла никого толком разглядеть. Они перебрасывались именами – Огги, Тайлер, Тад. Они пили пиво, как будто сидели в баре. Мы с Линли посмотрели небольшой отрывок. Прогулялись по дому в теплых носках. Я не помню, как забирала лыжи перед возвращением, но мне было стыдно, что прислуге пришлось чистить и смазывать мое арендованное снаряжение, как будто оно не стоило их усилий.

Я знала, что лучше не рассказывать папе про этот большущий дом. На следующий день мы с мамой встретились с Линли и ее мамой. Наши матери поладили. Мама Линли была в разводе с ее папой, но с видимым удовольствием называла его «Наш бумажник». Это показалось моей маме уморительным. Линли было все равно. Все вокруг были прекрасны, на гору выпал свежий снег, а воздух вкусно пах сосновым дымком. Я пыталась понять, насколько успешно вживаюсь в этот новый для меня мир богатых – добавляю авторитета своим родителям или нет?

Мой папа был феерическим горнолыжником, настолько хорошим, что когда он был в синем лыжном костюме, за ним пристраивались змейкой другие лыжники, принимавшие его за инструктора. А мой дедушка считал, что в этих горах живет Бог. В Вэйле я была неуклюжей и бестолковой, но решила, что прихожу на гору устранять недоработки. «Я все еще учусь, – говорила я себе. – Пока у меня получается не очень». Я вставала на лыжи, ставила их параллельно, делала глубокий вдох и бросалась вниз по склону. После приличного отрезка на ногах следовал неудачный поворот. Как же быстро я теряла контроль! Я вылетала за трассу и раскидывала конечности, пытаясь остановиться, а мое снаряжение разлеталось по склону. Некоторое время лежала неподвижно, чтобы убедиться, что руки-ноги на месте и не слишком пострадали. Жмурясь, поднималась по склону обратно, собирала утраченные лыжи и палки и делала очередную попытку. Линли и ее друзья дожидались меня, но не пытались помогать мне с этими коварными участками трассы. Я была признательна. И мне, и им это было бы неловко. В первую очередь я исходила из собственной убежденности в том, что прекрасно справлюсь сама. А это предполагало, что на крутых склонах «двойных диамантов» я буду совершенно одна. Скорее я сломала бы ногу или руку, чем согласилась, что мое место на более пологих трассах.

Мы вернулись в холодный кампус, но в конце марта можно было ощущать тепло солнечных лучей на своей коже, а пруды уже не замерзали по ночам. Ледяная каша уступила место открытой воде. В ней отражался свет наших уличных фонарей. Перед ужином прямо передо мной возник Шеп и со своей кроличьей улыбкой поинтересовался: «Слушай, не хочешь потусоваться сегодня вечером?».

Я готовилась к этому. Возможно, даже слегка пожала плечами.