Застекленная деревня

— Черт возьми! — выругался Феррис Эдамс. — Это я виноват, судья. Мистер Казавант звонил вчера вечером. Я собирался рассказать вам об этом сегодня утром. Он спрашивал тетушку Фанни. Естественно…

— Естественно, — повторил судья. — Примите наши извинения, мистер Казавант. Вы сидели за рулем всю ночь?

— Большую ее часть!

— Тогда, возможно, вы присоединитесь к нашему скромному завтраку?.. Нет, машину оставьте здесь. — Судья бросил взгляд на близнецов. — Ребята позаботятся о ней, можете не сомневаться. Все в порядке, Берни…

Оказалось, что Роджер Казавант звонил спросить у тетушки Фанни, не может ли он приехать и повидать ее.

— Полагаю, — продолжал критик, слегка умиротворенный приготовленными Милли Пэнгмен ветчиной и яйцами, — меня можно назвать ведущим авторитетом в области творчества Фанни Эдамс. Я признал ее гениальность гораздо раньше остальных и льщу себя надеждой, что сделал кое-что для процветания ее карьеры. Она великая художница, джентльмены! Один из величайших современных примитивистов. Фактически я ее биограф. Больше года назад я замыслил описать ее жизнь и место в современном искусстве, а она любезно дала согласие и обещала сотрудничать, поставив только одно условие — что последнее слово в вопросе содержания книги должно принадлежать ей. Вчера вечером я позвонил сообщить, что первый рукописный вариант закончен. Я хотел попросить разрешения привезти его, чтобы мы могли обсудить изменения, которые она захотела бы внести. Но вместо этого, — Казавант бросил сердитый взгляд на Ферриса Эдамса, — какой-то тупица отказался звать ее к телефону и стал бормотать какую-то чушь. Я по-настоящему встревожился. В конце концов, миссис Эдамс очень старая леди и живет одна. Я решил ехать немедленно, и, похоже, мои худшие опасения оправдались!

— Боюсь, что да, мистер Казавант, — сказал судья Шинн. — Фанни Эдамс была убита в прошлую субботу во второй половине дня.

Понадобилось некоторое время, чтобы восстановить апломб Роджера Казаванта. Он плакал горючими слезами и ломал красивые руки, произнося патетические фразы.

— Говорите, во второй половине дня в субботу? Какая ирония судьбы! А когда именно?.. Нет, это уже слишком! Еще одно преступление, в котором повинно телевидение! Я собирался приехать сюда в пятницу вечером на уик-энд. Но в прошлую среду меня попросили участвовать в субботней телепрограмме, транслируемой из Чикаго — дискуссии о современном искусстве, — поэтому в пятницу вечером я вылетел туда. И в субботу с часу дня до половины второго я торчал в чикагской телестудии, сражаясь с непробиваемой тупостью двух так называемых университетских профессоров, когда вместо этой нелепой траты времени мог бы находиться здесь, спасая жизнь Фанни Эдамс!

Ситуация сверхбдительности в деревне, казалось, не доходила до Казаванта. Он продолжал ошеломленно твердить, что не видел в газетах ни слова о случившемся.

— Такой великий, Богом данный талант, — повторял он. — Суд, говорите? Значит, вам удалось загнать зверя? Отлично! Почему же газеты…

Отнюдь не возмутившись предупреждением, что ему могут не разрешить покинуть Шинн-Корнерс день или два, Казавант выпятил точеный подбородок и заявил, что целый легион головорезов не сможет выгнать его из деревни. Нужно столько сделать! Он должен ознакомиться с последними картинами Фанни Эдамс — ведь это его первый визит с прошлого августа, — взглянуть на картину, над которой она работала, когда ее настигла гибель — последние штрихи вдохновенной кисти… В конце концов, чтобы избавиться от него, судья Шинн попросил Ферриса Эдамса отвести гостя в дом Фанни Эдамс и оставить его там среди картин в шкафах.

— Это займет много времени, мистер Казавант?

— Конечно! Двумя днями тут не обойтись. Я должен сделать подробные записи…

— Ну, — вздохнул судья, — по крайней мере, вы не будете путаться под ногами…

* * *

Первым свидетелем в среду утром была Селина Хэкетт, мать констебля. («Раз уж мы занялись математической проблемой, — сказал судья, — то можем заодно исключить и старушку Селину!»)

Каждый вопрос приходилось выкрикивать в ухо старой женщине, и вначале ее ответы не имели никакого смысла. Но потом удалось вытянуть из Селины связный отчет о ее поведении в субботу. По ее словам, Берни задолго до полудня уехал в Кадбери. Селина покормила внуков ленчем около четверти первого — Джоэл прибежал от Пэнгменов и тут же убежал назад, — а после ленча она заставила Синтию и Джимми пойти с ней на маленький огород, который Берни посадил за гаражом, чтобы прополоть морковь, лук, латук и бобы. В два часа дождь загнал их в дом, где они оставались и после возвращения Берни из Кадбери, покуда Пру Пламмер не прибежала сообщить об убийстве тетушки Фанни.

— Хорошенькое дело! — с горечью добавила Селина Хэкетт. — Сын не может сразу рассказать о случившемся матери, и ей приходится узнавать это от соседки!

Она все еще сердито смотрела на констебля, когда Феррис Эдамс помогал ей подняться со свидетельского кресла.