Застеколье (СИ)

Наверное, это был мальчик. Но – тоже ворона. Как и я…

– А вы кто? – услышал растерянный голос.

– Конь в пальто, – вырвалось у меня от злости.

Уныло потрогал лоб – точно, рассадил. Мрачно окинул взглядом застывшего в немом изумлении парня. Мне стало стыдно за хамство.

– Извини, это я так. Поторопился. На свидание спешил, – хмуро отозвался я, разыскивая взглядом букет.

– А… – протянул он, поднимая с земли мои белые розы. – Вот он…

Шикарный букет стал похож на растрепанный веник. Похоже, в него–то я и врезался. Жаль цветочков.

– Вам, наверное, помощь нужна? – догадался парень. – Я сейчас врача позову. – Не дожидаясь ответа, он побежал, истошно вопя:

– Мария Петровна, тут мужчина о стенку головой стукнулся…

Пока я ковылял (ногу–то тоже зашиб, вечно ей достается!), мальчишка убежал. Вывернув из–за угла, не успел оглядеться и чуть не упал, когда на меня кинулось что–то пухленькое… Господи, Викуся!

– Олеженька Васильич… – целуя меня, причитала девчонка. – Вернулся! Живой!

Я вспомнил, как унизил при ней любимого ей человека и, мне стало не по себе. Но она не стала вспоминать плохое, а запричитала:

– Простите меня дурочку! Андрей, он такой сволочью оказался!

– Да что ты… – погладил я девочку по голове, пытаясь отцепить с шеи, пока Машка не увидела. Откуда–то набежал народ – знакомый и незнакомый.

– Витька, самая первая, как всегда! Вот, хитрюга! Дай и нам потрогать... – пробасил Василий.

Лена, Настя, Васька и Антошка – «старая гвардия», принялись вертеть и обнимать «отца–командира», передавая друг другу. Со стороны на нас с почтением смотрели люди – молодые и не очень.

– Где тут раненый? – послышался родной голос и все стали расступаться, пропуская Машку. В белом халате и … с большим животом.

– Народ, всё! – грозно скомандовал Василий. – Посмотрели на живую легенду – и, разошлись! Работа найдется… Кому мало – добавлю! – ухватывая за руку Викусю, он подмигнул мне.

– Маш, я тут голову слегка поцарапал, – потупился я. Посмотрел на остатки букета, вздохнул: – Тебе нес…

– Горе ты мое… – улыбнулась Машка, принимая от меня букет. Посмотрела на него так, словно я подарил ей что–то неслыханное и крепко обняла: – Ну, где же ты столько времени шлялся?

– Да я… – попытался я объяснить, но Машка только махнула рукой: – Пойдем, первую помощь буду оказывать.

«Медпунтк», выглядевший позавчера (для меня!) как фронтовой лазарет, сиял чистотой и обилием оборудования (назначение некоторого было непонятно). Машка усадила меня на кушетку и принялась обрабатывать «раны».

– Вадька прибежал, орет – там дядька из воздуха появился и – прямо об стенку головой, – ворковала Машка, промывая мне ссадины перекисью водорода и вытаскивая пинцетом занозы и шипы. – Не пищи, не больно… Вот и побежала посмотреть – кто там у нас о стенку стукнулся? Потом уж дошло – как так, из воздуха? Кроме деда Бориса, покойного, такое никто делать не мог… Потерпи, сейчас немножко больно будет… Йодом намажу… И, не шипи, не змея! А гематомы, откуда? – поинтересовалась она. – С кем подраться ухитрился?

– Да это так… – неопределенно ответил я.

– По виду – недельной давности. Тебе там делать нечего было, кроме как драться? Кудрявцев, твой тёзка, про покушение рассказал. Я дядьку Славу чуть не убила, что одного отправил, без охраны.

– Маш, а ты очень удивишься, если скажу, что для меня покушение было вчера? И синяки эти – скажем так, остаточное явление… Для меня лишь сутки прошли…

– Для тебя – вчера, а у нас уже два месяца, – хмыкнула Машка. – Опять о чем–то задумался не вовремя… Так бы по шее и надавала. Но ты уже и так, головой стукнутый …

– Дык… Ярослав сказал, что ты волновалась. Вот, махнул, не глядя, – покаялся я.

– Ну, что с тобой сделаешь. Ссадины, гематомы… Если вчера подрался, то сегодня должна только синева быть. А у тебя – желтизна. Чем–то радикальным лечили. Так, попробую догадаться... Не генерал, твой, гэбэшный, лекарство давал?

– Почти … Подчиненные его, – слегка покривил я душой.

– Подчиненные… Костоломы, какие–нибудь. Значит, что–то из жира – медвежьего или, барсучьего, с травами. Штука хорошая, но дорогая. Жир – будь здоров стоит! И воняет здорово.

– Надо же! – восхитился я. – Как ты угадала?

– А чего угадывать? Этим зельем еще при царе Горохе стрельцов лечили. Трава, какая? Надеюсь, не кровохлебка?

– Кровохлебка. А что такое? – забеспокоился я.

– Да так… От нее пятна могут остаться, вроде пигментации.

– Ну, ты же меня из–за пигментных пятен не разлюбишь? – спросил я, пытаясь осторожно обнять жену и, прикладывая ухо к животу. – Пинается?

– Он уже давно пинается, – улыбнулась Машка, взъерошив мне волосы. – Пойдем, путаник. Носит тебя где–то…

Наши апартаменты, бывшие по воспоминаниям суточной давности почти пустыми, преобразились. Прежде всего, они почему–то стали пятикомнатными. Машка, отвечая на мой немой вопрос, пояснила: