Застенок

– Да в общем никакой загвоздки там нет, – замявшись, начал Роман. – В основу сюжета я положил события рассказа Леонида Пантелеева, знаете, был такой детский писатель после революции. Рассказ назывался «Честное слово». Ребята играли в войну и оставили одного мальчишку под честное слово стоять на посту. Когда им надоело играть, разбежались по домам. А мальчик все стоял и стоял – честного слова с него никто не снимал. Стоял до ночи, пока прохожий военный не освободил его, расспросив в чем дело. Мораль рассказа очень прозрачная: дал слово – держись до последнего. Я несколько изменил концепцию – с учетом как раз конъюнктуры, о которой вы упомянули. Игра называется «Палачи и жертвы». «Палачи» – это хозяева, «жертвы» – их рабы и должны по правилам выполнять любые приказания своего хозяина. Сюжет прост – мальчика-раба оставили на стреме, пока его хозяин с другими «палачами» и рабами шуровал в чьей-то квартире на первом этаже. Час стоит, два стоит, четыре часа стоит. Тех уже давно и след простыл – вытащили через окно все, что нашли, и утекли. А раба на стреме забыли от приказа освободить. Ну и стоял он там, пока не попался на глаза местному авторитету в «Мерсе», проезжавшему мимо. Чем-то пацан ему приглянулся, хотел покатать его в машине – а тот упрямится. Ну, слово за слово, узнал авторитет, в чем дело, и властью большого человека освободил его от приказа. Понравился ему пацан, особенно верность хозяину. И взял авторитет его к себе, в свою структуру – шестерить пока, учиться уму-разуму, набираться знаний о жизни и настоящих ее хозяевах. Вот и весь рассказ, Андрей Митрофаныч.

– Эк тебя угораздило! – подивился шеф. – Что это за игра-то такая?

– Игра? Обычная игра. Ну-у, казаки-разбойники, дочки-матери, кошки-мышки… палачи и жертвы. Что тут странного?

– А как в нее играют? – допытывался шеф.

– Да так и играют, как я сказал.

– Конкретнее.

– Ну, ей-богу, Андрей Митрофаныч, на что вам эта игра? Ну, если хотите, я расскажу правила…

– Хочу, – перебил его шеф. – Ты не тяни кота за хвост, выкладывай.

– Хорошо. Цель игры – расширение касты палачей и касты рабов. Игра секретная – о ней не должны знать ни взрослые, ни те, кто в игре еще не участвует. Сначала палачи отыскивают кандидата и делают ему предложение, фактически ультиматум ставят: на выбор – либо рабство у палачей, с прикреплением к хозяину, либо смерть.

– О?!

– Ну да, – кивнул Роман. – Смерть означает обряд посвящения в палачи. Но новичку об этом пока не говорят, проверяют его на крепость. Если он выбирает рабство – становится рабом. Теперь он должен выполнять любую прихоть хозяина. За непослушание раба наказывают на Совете палачей. Одним словом, бьют. Если же выбирается смерть – новичок инициируется в палачи, проходя через ритуал смерти. Чтобы стать палачом, нужно умереть – только мертвый может быть хозяином жизни.

– Что за ритуал?

– Положение в гроб на какое-то время. Час или два. Со всеми атрибутами – крышкой, заколачиванием гвоздей, опущением в яму и даже закапыванием. Вышедший из могилы становится палачом со всеми правами игровой элиты. Но о том, что он выйдет оттуда, новичку не говорят. Он должен думать, что это действительно смерть, что он умрет. Некоторые не выдерживают – убегают или не хотят ложиться в гроб, или уже из ямы начинают орать и колотить в крышку. Такие пополняют группу рабов-жертв. У них нет никаких прав – они считаются предметами или товаром. Или игрушкой хозяина. Как тот захочет.

– А если отказаться от выбора? От участия в игре?

– Отступник становится изгоем, по положению – ниже раба. Он приговаривается к пожизненной смерти.

– Как это? – оторопел шеф.

– На него насылается «проклятье», скрепленное кровью палачей – по капле от каждого. Если палач умирает один раз, то отступник с этого момента и до конца жизни будет умирать много раз. Вся его жизнь будет сплошным умиранием, он будет гибнуть каждый день, каждое мгновение. Это растянутые во времени сумерки, судороги и агония. Точку в этой агонии поставит только настоящая смерть. Фактически это означает, что отступник перестает быть человеком. И для палачей, и для рабов он не существует. Его просто нет. Он невозможен в этом мире, где есть только хозяева и жертвы. Он – никто. И мир – не для него. Но таких мало. Мало, кто отказывается от выбора.

– Ничего себе игрушки! И что… действительно такая игра есть? – шеф недоверчиво косил на Романа из-под ладони, прикрывавшей глаза. – Или это забава твоего воображения?

– Да черт ее разберет, – нахмурился Роман. – Вроде бы впрямь есть – я ведь о ней знаю откуда-то. Не придумывал я ничего. А может, приснилась она мне. До этого рассказа я о ней ведать не ведал. Откуда взялась – честное слово, Андрей Митрофаныч, не знаю, хоть убейте меня!

– Ну и ладно, бог с ней, с игрой, – закрыл тему шеф. – Детишки сейчас и не в такое играют. Не говорю уже об их родителях… А в этот… как его… «Дирижабль» ты сходи, непременно сходи, – шеф совсем расслабился, полулежа в громоздком начальственном кресле и закрыв глаза.

– Хорошо, Андрей Митрофаныч. Я могу идти?