Застенок

Этим патетическим вопросом Роман завершил опус и теперь внимательно изучал выражение лица бубликова, листающего Скифскую историю. Через десять минут наблюдения он убедился в том, что лицо это абсолютно непроницаемо. Он уже готов был приняться за изучение рисунка обоев, трещин на потолке или собственных ботинок, но вдруг заметил нечто любопытное. Из-под левого рукава пиджака его работодателя выглядывал кожаный браслет. Роман разглядел чередующиеся в три ряда кремово-белые и коричневые квадратики, повторявшие узор шахматной доски. В середине браслета клеточные поля переходили в рисунок шахматной фигуры. Это была ладья, похожая на башенку средневекового замка. Над ладьей чуть повыше висела трехлучевая корона.

Роман зачарованно смотрел на браслет. Он чувствовал, что это особенная вещь, почти физически ощущал исходящую от нее силу притяжения и испытывал ни с чем не сравнимое желание завладеть ею любым способом. Он не заметил, как Бубликов закончил чтение и теперь в задумчивости смотрел на него.

– Нравится?

Роман вздрогнул и отвел глаза от игрушки.

– Да, – ответил он смущенно. – Играете в шахматы? Это знак степени мастерства? Вы – гроссмейстер?

– Ну, до гроссмейстера мне далеко, – улыбнулся Бубликов. – Но все же кое-какие заслуги имеются. А хотите, у вас такой же будет? Может быть, меня еще переплюнете.

– Я не играю в шахматы, – сказал Роман.

– Это неважно. Было бы желание, остальное придет само. Могу пообещать вам это… Шахматы – это не только и не столько игра, при всей ее искусности, но особая разновидность медитации, путь приобщения к глубинным токам бездны Вселенной. Путь сильных и умных, стоящих выше слабости и глупости всех остальных… У вас способности для этого есть. Нужно только придать им верное направление и легонечко подтолкнуть. Вы согласны?

– Да, но… – Роман не был в точности уверен, что согласен. Он вообще не очень понимал, о чем речь.

– Нет-нет, – запротестовал Бубликов. – Никаких «но». Вы уже вступили в игру, и я уверен, станете со временем превосходным мастером. Это, – он положил ладонь на рукопись Скифской истории, – только начало. Первый, так сказать, блин. Вы, я вижу, увлекаетесь Русской идеей.

– На досуге, – покраснев, пробормотал Роман.

– Прекрасно. Тогда, если вы не против, мы поручим вам сектор русской тайнописи. Очень перспективное направление, имейте в виду. Все, что касается любезного отечества, будет находится в вашем монопольном ведении. Никакой конкуренции, вы будете одним из ведущих авторов. Согласны?

– Пожалуй. – Роман склонил голову набок, обозревая новые перспективы.

– Превосходно, – Сергей Владиленович потер ладонями друг о дружку. – В таком случае, к делу. Я думаю, вы и сами сознаете, что история скифов не соответствует уровню ваших возможностей.

– В какой-то мере, – замялся Роман. – Неудачный выбор темы, вероятно?

– Да нет, с темой все в порядке. Как говорится, все темы у нас в почете, был бы размах, – Бубликов задумчиво смотрел в сторону. – Н-да. Но ничего. Это поправимо. Известно ли вам, Роман, что такое «возвращение к истокам»?

– Э… полагаю, да.

– Замечательная вещь. Очень многое может прояснить. Вот сейчас мы этим и займемся, если вы никуда не торопитесь.

– Не тороплюсь. Только я не понял – чем займемся?

– Мне бы хотелось, чтобы вы кое-что узнали. Точнее, вспомнили. Видите ли, Роман, все эти громкие слова о свободе, которыми нынче полны эфир и печать, а также мозги обывателей, – все это дичь несусветная. Ну какая, скажите мне, может быть свобода в мире необходимости, где все повязано со всем, одно обусловлено другим, и нет ничего нового под луной, а вся жизнь – шаблон? Разве что свобода выбора этих самых необходимостей. В мире возможна лишь одна свобода – свобода фантазии. А она реализуется только в творчестве. Обывателю катастрофически не хватает свободы в его серой жизни, на лоне необходимости. Мы даем ему эту свободу. Проще простого.

– Иллюзию свободы, вы хотите сказать? – неуверенно возразил Роман.

– А что в этой жизни не иллюзия? – воскликнул Бубликов, воздев руки. – Но и иллюзии могут устаревать, нуждаться в ремонте. Не вечные они тоже. Для их обновления и существует творчество. Оно переделывает жизнь по своему образу и подобию, уничтожает условности и традиции, которые на самом деле есть лишь предрассудки. Устаревшие иллюзии – бич этого мира. Обыватель цепляется за них, как за одежду оборванца-святого в надежде обрести исцеление. И еще кричит о какой-то там свободе. Он же как младенец – сам не знает, чего хочет и чего ему надобно. А нужно ему одно – иллюзия того, что жизнь не толчется на месте, не превращается в болото. Поэтому и надо приучать обывателя смотреть вперед, а не оглядываться все время назад. Что для этого нужно? Да всего ничего – вычистить из его головы весь старый хлам, опустошить ее, проветрить, как загаженный древним мусором чердак, и встроить туда новое понимание жизни, образцы других ее моделей. У творчества свои законы – они больше приспособлены к обывательским потребностям, чем все морали, кодексы и божественные откровения. Так сказать, будьте сами как боги.