– Будто не видишь, Спиридон.
– Куды ходила?
– Твое дело какое?
– Мож и я б с тобою сходил.
– С козой своею ходи.
– Опосля прибежишь, а я и не посмотрю, у меня гордостев выше краев. С тобой кто?
– Заступа.
– Хххр. – Спиридон подавился слюнями и обмер. Бучила неспешно проследовал мимо. Он жутко не любил приходить в Нелюдово днем: лишнее внимание, охи и ахи, преждевременные роды у особливо впечатлительных. Ну и точно. Не успели отойти от ворот, следом пристроилась свита из старух, детей и воющих псов. Встречный народ шугался с дороги, Заступу встречали поклонами в пояс, а вслед плевались, осеняясь крестом. Во, молодцы. Как волколак заведется или полудницы начнут баб в поле жрать, так Заступушка помоги, Заступушка защити! А тут морды воротят, вот и делай добро.
– Заступа, Заступа идет! – По улице с криками брызнули мальчишки.
Особо оборзевшая шавка с рыком бросилась под ноги, клацнула желтыми клыками и унеслась, оставшись довольна собой. Дальше пошли с музыкальным сопровождением. Объявился деревенский дурачок Прошка, неистово колотя засаленной деревяшкой в бубен, обвешанный бубенцами. Рух поглубже втянул голову в плечи.
Прошка заскакал полоумным козлом и заголосил:
Бучила одарил придурка коротким, полным ненависти взглядом. Прошка нещадно пришамкивал, орал неразборчиво, но суть, к сожалению, Рух уловил. Понятно – дурак, но неужели страх совсем потерял? Кутенок безмозглый, и тот переживает за жизню свою, а этот куда? Рух представил, как молниеносно вцепляется дурню в тонкую шейку. Крики, вопли, кровища. А потом бубен в трубку свернуть и в задницу запихать. Скоморох поиметый.
– Давай, Прохор, ишшо! – подначили из толпы.
Прошка и рад стараться, топнул ногой, пошел вприсяд.
По толпе прошелестел одобрительный смешок. Рух задумчиво потрогал левый клык кончиком языка. Интересно, сам сочиняет, сука? Одаренный паскуда, самородок нелюдовский. Надо будет надоумить его в Москву податься, про царя Ивана частушечки петь. Там по заслуге и наградят. Царские палачи страсть выдумщики какие по части наград.
– Ой, Прошка, бедовая голова! – понеслось из толпы.
– Жарь давай!
– Потеха, браты!
Проха радостно загыгыкал, пустив от удовольствия зеленую соплищу по жиденькой бороде. Картинно отставил ногу, вдарил в бубен и завопил:
Новая частушка прежнего успеха не возымела. Мужики недобро насупились, бабки зацыкали. Толпа отстала, позади затеялась сумбурная толкотня. Послышались вязкие, словно в тесто, удары. Благодарные односельчане мяли комедианту бока.
Улица вильнула в сторону, с дороги врассыпную разбежались пестрые куры. Из-за ближайшего забора неслись сдавленные ругательства, стук и бряканье. Прерывистый мужской голос прокричал, надсадно дыша:
– Ужо, охальницы, я до вас доберусь! Старуха, тащи топор!
Лукерья торопливо шмыгнула в неприметную калитку, Бучила за ней. Уф, отвязался от почитателей, холера их забери. Во дворе давился лаем косматый страшенного вида кобель. Учуяв вурдалака, коротко взвыл и, поджав хвост, улизнул в конуру. На крыльце бушевал тощий невысокого роста дедок в портках и исподней рубахе. Сухонький кулачок сотрясал дверь потемневшей от времени, крытой соломой избы. Рядом хромым воробушком скакала старушка в сбившемся на затылок платке, приговаривая:
– Успокойсь, милостивец, успокойсь!
– Топор неси, дура! – заорал дед и примолк, заметив гостей. – Лукерья?
– Я батюшка, я… – Лукерья всплеснула руками. – Вы чего это тут?
– Малушка с Ульянкой, шкурины драные, из дому нас со старухой обманиной выманили да затворилися изнутри! – Дед замахнулся на бабку. – Все ты, мохнатая сатана!
– Пощади, милостивец! – Бабка резво отпрыгнула, прикрывая голову.
Лукерья охнула, побелела и чуть не упала, схватившись за перила крыльца.
– Топор неси, гадина, всех покрошу! – Старик уставился на Бучилу и упер руки в бока. – Ты кто таков?
– Здравствуйте, – застенчиво поприветствовал Рух. – А я, знаете ли, Заступа местный, вот, решил заглянуть.
– Заступа-а? – Дед смущенно кашлянул в жилистый кулачок.
– Привела, батюшка, Заступу, как есть привела. – Лукерья справилась с приступом внезапной слабости, коршуном взлетела на крыльцо и рухнула в ноги отцу. – Одна надежа у меня на него. Не губи, батюшка. Митюнюшка где?
Старик недобро глянул на Руха и сказал, ровно плюнул: