А в 1969 г. один из лучших советских адвокатов Борис Андреевич Золотухин был исключен из Московской коллегии адвокатов за смелую, принципиальную и с правовой точки зрения обоснованную защиту Александра Гинзбурга, которого осудили по ст. 70 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) за составление и распространение "самиздатского" сборника материалов по делу Ю.Даниэля и В.Синявского - "Белой книги". Золотухин начал свою речь словами: "Товарищи судьи! Я имею честь защищать Александра Гинзбурга". И дальше он сказал, что считает более гражданственной позицию человека, не промолчавшего при виде того, как невиновных людей, - он имел в виду Даниэля и Синявского, - уводят под конвоем.
За годы сталинского террора мы полностью утратили лучшие традиции русской адвокатуры. В те страшные времена любая независимая речь адвоката в суде была просто немыслима. Не говоря уже о том, что подавляющее большинство репрессий осуществлялось не только без участия защиты (закон 1934 г.), но и помимо суда вообще. Основным чувством адвокатов, выступавших в судах по делам, которые имели хоть какой-то политический оттенок, был страх. Этот страх не успел выветриться за короткие годы так называемой хрущевской оттепели (в процессе реабилитации жертв сталинизма в 50-х гг. адвокатура никакой роли не играла).
И правозащитники 60-х, 70-х, начала 80-х гг., в массовом порядке (правда, не миллионами, а тысячами) привлекавшиеся по ст.ст. 70, 190-1 и 190-3 УК РСФСР (и по соответствующим статьям УК других республик), по существу остались без всякой, или по крайней мере, без полноценной защиты в суде.
Вспоминается анекдотический разговор, в действительности имевший место в компании адвокатов в 60-х гг. Говорили о русских судебных ораторах. Кто-то упомянул фамилию Бобрищева-Пушкина. И тогда один из моих коллег сказал: "Бобрищев-Пушкин! Он императора не боялся, а я милиционера боюсь - как же я буду речи произносить?" Смешно? Нет, трагично. Защитники Даниэля и Синявского, хорошие московские адвокаты, не осмелились закончить свои защитительные речи в суде просьбой об оправдании. И это при том, что оба подсудимых не признавали себя виновными по ст. 70 УК РСФСР. И сколько раз мы потом слышали адвокатов, которые в судах лепетали жалкие слова о смягчении наказания людям, не признающим себя виновными. А это противоречило не только адвокатской этике, но и закону (презумпция невиновности!).
Только очень небольшое число московских адвокатов (об адвокатах других городов я не знаю) решалось на смелую, независимую защиту по политическим процессам в судах. Среди них такой прекрасный адвокат, как Дина Исааковна Каминская, и еще несколько человек позволяли себе выступать с полной защитой. Остальные вели себя так, как добрые прокуроры. Злой прокурор просит много наказания, а добрый прокурор - просит мало наказания. И вплоть до того, что людям, не признающим себя виновными, просит смягчить наказание (как в процессе Даниэля и Синявского). При этом давление на адвокатов несомненно оказывалось, и надо было этому давлению противостоять.
Чтобы не быть голословной, сошлюсь хотя бы на примеры из собственной практики 1967 г. Мое первое дело - по ст. 190-3 УК РСФСР (активное участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок). Судили рабочего Хаустова за участие в митинге в защиту арестованных Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой.
В перерыве перед моей защитительной речью секретарь суда вызывает меня в совещательную комнату. Там судья, прокурор и некто "в штатском". Судья меня спрашивает, что я собираюсь говорить в защитительной речи. Я отвечаю: "Это вы услышите через десять минут". "Штатский" замечает, что лучше договориться об этом сейчас. Разумеется, я "договариваться" отказываюсь. В защитительной речи я обоснованно доказываю отсутствие в действиях Хаустова состава преступления и прошу об оправдательном приговоре. Приговор - три года лишения свободы.
21 августа 1968 г., как известно, были введены в Чехословакию советские войска и войска некоторых стран Варшавского договора. Событие это взволновало общественность не только в нашей стране, но и во всем мире. 25 августа небольшая группа московских правозащитников <...> вышла к Лобному месту на Красной площади с плакатами <...> и простояла у Лобного места всего пять минут. <...>