Застывшая тень

Впервые я встретил Скерменхивера, когда он жил в полуразрушенной хижине на взморье к северу от Нью-Йорка. Он был мне представлен однажды в городе нашим общим знакомым и сразу возбудил мой интерес; я думаю, меня поразил особый блеск его глаз. Ему было тогда около 35 лет; высокий, худощавый, с темными густыми волосами, низко падающими на лоб и спускавшимися на шею, он был одет в потертое пальто и вообще имел запущенный вид. Заметно было, что о нем никто не заботился. И все же это была личность, поражающая с первого взгляда. Несмотря на то, что он мало говорил, в каждом его слове чувствовался огромный ум, как бы переполнявший все его слабое, истощенное плохим питанием тело; идеи, казалось, кипели в нем ключом. Он понравился мне, и после первого визита я стал приходить к нему так часто, как только позволяло приличие, стараясь не злоупотреблять его гостеприимством. Последующие события придали особую живость воспоминанию о моих посещениях его хижины на взморье.

Здесь Скерменхивер жил круглый год. Полуразрушенная хижина была очень уютной внутри, камелек жарко нагревал ее в холодные дни; в топливе не было недостатка, оно лежало у самых его дверей в неограниченном количестве и ничего не стоило, тогда как дюны задерживали сильные порывы морского ветра. Съестные припасы он покупал раз в неделю на рыбачьей станции по ту сторону бухты.

С первого посещения этого уединенного уголка меня заинтересовал вопрос, где он берет пресную воду. Ходить пешком далеко за провизией было очень затруднительно; как же он устроился, чтобы иметь такое количество воды в своем распоряжении? А между тем, у него всегда были большие запасы воды в хижине не только для питья и варки пищи, но и для умывания. Я был слишком занят разговором со Скерменхивером, чтобы остановить свое внимание на этом вопросе; к тому же, меня заинтересовало устройство так называемой лаборатории, которую я заметил за занавесками, отделяющими ее от остальной части хижины. Но, оставшись один в вагоне, на обратном пути в город, я невольно задумался, стараясь отгадать, где Скерменхивер берет свежую воду. Может быть у него есть колодец? Но эту нелепую мысль пришлось сейчас же отбросить: ведь вода, взятая из колодца, вырытого в песке дюн, была бы негодна для питья. Но тогда, где же он берет воду? Вдруг я вспомнил, что до него в этой хижине жил отшельник, который, без сомнения, тоже должен был разрешить это проблему, следовательно, тут не было ничего таинственного, и я успокоился.

Но вскоре я был снова смущен, когда, придя в следующий раз, не застал его дома и видел, как он возвращался с материка, неся в руках одну только провизию. Позднее, войдя в комнату, я не вытерпел и упомянул о мучившей меня загадке.

— Да, вода была неразрешимой задачей для старого Мартина, — ответил он. — Старик приносил ее с материка, что делал и я первое время; это и было главной причиной, почему он оставил это место. Конечно, этот вопрос не существует больше для меня, — прибавил он после некоторой паузы.

— Вы нашли другое место ближе?

— Я не достаю воду. Я ее делаю, — ответил он.

— Дистиллируете?

— Нет, — ответил он, улыбаясь, — не дистиллирую, а делаю.

Он встал и подбросил несколько полей дров в камелек. На дворе дул сильный ветер, и оконные рамы трещали под его напором.

— Из океанской воды?

— Да, из океанской воды, — ответил он.

На этот раз он ограничился этим объяснением, но позднее, когда из наших бесед я ознакомился с предметом его исследований, он стал более сообщительным, и я узнал, что он стремится проникнуть в тайну химических реакций, преимущественно реакции растворимости. У него была способность всегда смотреть на вещи с точки зрения воображения, не подчиняясь математическим и техническим деталям; он был способен представить себе действительную картину молекулярных процессов, и возможно, что именно это свойство ума и привело к его ужасным открытиям.

Однажды, отдернув занавеску своей лаборатории, он взял стакан, наполненный водой, и попросил меня бросить туда немного поваренной соли. Когда я исполнил его просьбу, он сказал:

— Не правда ли, это легко сделать? А сколько труда стоит извлечь ее опять обратно; я подразумеваю — посредством испарения. Но должен же существовать другой какой-нибудь, более легкий способ. Не так ли?

Я ответил, что разделяю его мнение. Тогда он положил лист чистой белой бумаги на скамейку и насыпал на него горсть песка, который он принес со двора, предварительно смешав его с несколькими щепотками железных опилок.

— Знаете ли, каким образом легче всего извлечь обратно все эти опилки? — спросил он.

— Магнитом, конечно, если он имеется под рукой, — ответил я.