Затаенная боль. Дневник психоаналитика

Начало апреля. Луи сопровождает теперь на сеансы новый воспитатель, который заменил свою уволившуюся предшественницу. Отец относится к нему как к мужчине более уважительно и менее агрессивно, чем к той. Приемная мать Луи наотрез отказывается от общения с его отцом, потому что боится за себя. Поначалу она прислушивалась к нему, поверив, что он совершил преступление не намеренно и что он раскаивается в содеянном. Убедившись, что на самом деле этот человек не испытывает ни малейшего сожаления, и услышав от него угрозы в собственный адрес, она очень испугалась и решила, что он смертельно ненавидит всех женщин.

Что касается Луи, то по телефону мне сообщили, что в школе он рэкитирует младших и всем хвастается, что его папа в тюрьме, и его поведение создает определенные проблемы для учительницы.

Сегодня Луи рисует безного пожарника (еще одна профессия, которая помогает сублимировать разрушительные импульсы), но зато он наделяет его машиной для инвалидов и огромным пупком. Я спрашиваю, что это такое. Показывая на пупок, Луи отвечает: «Бидон».

Я рассказываю ему, что пупок — это шрам от перерезанной пуповины, которая соединяла его с матерью. Тогда он спрашивает: «А как узнают, что это мальчик?»

Я объясняю. Во время этого сеанса он узнал кое-что новое для себя и, прощаясь со мной, полувопросительно говорит: «Если другие что-то знают, это можно взять», таким образом интерпретируя, видимо, свою склонность к рэкету. Я объясняю, что можно действительно учиться, заимствуя или «воруя» знания у преподавателей, но мне сообщили, что в школе он обворовывает младших, а это запрещено. Но, как я понимаю, единственное, чего он хочет — это набраться знаний.

После этого мне уже никто не жаловался на Луи, что он ворует в школе.

А вот то, что он с гордостью рассказывал всем, что его папа сидит в тюрьме, у многих вызывало беспокойство: дети с искренним восторгом рассказывали своим родителям, какой потрясающий папа у Луи, а те почему-то совсем не разделяли эти восторги. С другой стороны, было совершенно естественно, что шестилетний мальчик гордится своим отцом, тем более, что я постаралась ему внушить, что ему нечего краснеть за свое происхождение. Сам он не сообщал мне, что происходит в школе, об этом мне рассказывали взрослые и в его отсутствие. Я не стала говорить с Луи на эту тему. Но его воспитатель по собственной инициативе объяснил ему, какой эффект производят его рассказы об отце на других (в первую очередь взрослых) — так что пусть Луи сам решает, стоит ли ему хвастаться тем, что его папа в тюрьме, или нет.

Конец апреля. Последний раз свидание Луи с отцом не состоялось, потому что того перевели в центральную тюрьму, но не предупредили ни воспитателя, ни детей. Перед сеансом мне сообщил об этом по телефону воспитатель. Он сказал также, что, как ему показалось, Луи испытал облегчение. По мнению воспитателя, встречи детей с отцом проходят плохо. Отец не знает, о чем говорить и чем заняться со своими шумными детьми, которые ссорятся между собой. В итоге отец разговаривает только с воспитателем и с трудом переносит шумное присутствие сыновей.

Сегодня Луи сразу же объявляет: «Ходил к отцу, а его не было». И добавляет: «Знаешь, я не знаю, как писать тапа*. Я пишу для него это слово и он начинает перерисовывать: «па», бросает на полдороге и рисует под буквами рыбку, а затем дорисовывает недостающие буквы: «па». Я спрашиваю: «Что ты написал?» Он отвечает: «Луи, нет! Папа!» Я продолжаю: «Ты уже сам не знаешь, то ли ты — папа, то ли папа — это папа?» Он отвечает «да» и весело хохочет. Он берется вырезать картинку, которую начал вырезать еще до сеанса, в приемной. Это маска черепахи Ниньи. И вырезает сегодня очень ловко. Он сам это замечает и говорит:

«Как быстро вырезал!» И добавляет: «Нельзя унести с собой?» Тон у него при этом не столько вопросительный, сколько утвердительный. Я — в который раз — напоминаю ему существующее правило. Тут он говорит: «Я кое-что забыл», — и стрелой мчится в приемную. Оттуда он прибегает уже с камушком.

Этот сеанс нужно рассматривать в связи с последним свиданием, которое не состоялось в тюрьме:

отца неожиданно не оказалось на месте. И Луи хочет научиться писать слово «папа». Зачем это ему нужно? Возможно, он пытается символизировать таким образом физическое отсутствие отца или отцовскую функцию. Возможно, он представляет себе сцену своего зачатия, превращающую мужчину в отца, а себя рисует в виде рыбки-зародыша между двумя слогами слова «папа». Если только он не вообразил себя отцом своего отца — вспомните, как он рассмеялся, когда я высказала ему свое предположение.

Во время первого сеанса Луи попросил меня написать свое имя, но тогда не стал учиться его писать. Позже он научился писать его в школе. Но теперь он просит меня научить его писать слово «папа»: чтобы сотворить отца, ему нужна женщина…