Наклонные лучи солнца освещали морды лошадей. Тени их голов, становясь продолжением гривы, накрывали спину и хвост, тянулись по траве на восток, тогда как самих лошадей притягивал запад.
Находились на лугу и шестеро конюхов. А также владельцы фермы «Высокий луг», Эллен и Том Вирони.
В полном замешательстве люди ходили между животными, ласково поглаживали лошадей, что-то им тихонько говорили. Но для лошадей они, похоже, просто не существовали.
В таком же трансе пребывали козы, собаки, кошки и единственная утка. Все они вслушивались в то, что могли слышать только животные.
Достаточно высокий для того, чтобы смотреть лошади в глаза, даже когда та гордо поднимала голову, Нэш Франклин первым заметил Камми. Направился к ней.
— Они в таком состоянии уже минут пятнадцать. Началось все с тех нескольких, что находились на выгульном дворе и на лугу.
По словам ее фельдшера Бена Эйкинса, золотистые ретриверы простояли в трансе примерно минуту.
— Те, что находились в конюшне, начали так сильно брыкаться, что мы испугались, как бы они не повредили ноги.
— Они чего-то испугались?
— Вроде бы нет. Скорее… требовали, чтобы их выпустили. Мы не знали, что происходит. До сих пор не знаем.
— Вы их выпустили.
— Чувствовали, что должны. Они сразу пришли на луг, чтобы быть с остальными. И не хотят уходить. Что происходит, Камми?
Она подошла к ближайшей лошади, Галахаду, великолепному трехлетнему жеребцу с темной коричнево-красной, почти черной шерстью, весом порядка тысячи двухсот фунтов.
Замерший, как и другие лошади, Галахад казался застывшим, напряженным. Но, погладив ему живот, бок, плечо, Камми обнаружила, что мышцы расслаблены.
Прижала руку к яремному желобу и повела по мускулистой шее. Жеребец не шевельнулся, даже не повернул глаз, чтобы посмотреть на нее.
Рост Камми составлял пять футов и четыре дюйма, так что Галахад горой возвышался над ней. Породистые лошади обычно своенравны, некоторые могут полностью подчиняться тренеру, но очень немногие подпускают к себе кого угодно. Однако в этот конкретный момент Галахад более всего напоминал барашка. И создавалось ощущение, что на западные горы он смотрит не по своей воле.
Ноздри его не раздувались, уши не подергивались. Легкий ветерок шевелил и челку, и гриву, но в остальном Галахад оставался недвижим. Даже когда Камми погладила его по щеке, глаз не повернулся к ней.
Она проследила за взглядом жеребца, но не увидела ничего необычного ни на равнине, ни в поднимающихся за ней холмах, ни в горах, за которые скатывалось огромное закатное солнце.
— Ну? — спросил стоявший рядом Нэш Франклин.
Прежде чем Камми успела ответить, лошади шевельнулись, выходя из транса. Затрясли головами, зафыркали. Принялись оглядываться. Некоторые наклонились и начали щипать травку. Другие пустились в галоп, наслаждаясь движением, прохладным воздухом, оранжевым светом, который заливал луг. Любимцы лошадей тоже ожили — козы, собаки, кошки и утка.
Все животные вели себя как и всегда, чары спали. И, однако, после случившегося все, что ранее воспринималось обыденным, теперь казалось магическим: шепот травы, мягкие удары копыт, мчащиеся лошади и бегущие следом собаки, последние в сезоне светляки, внезапно появившиеся в предвечернем воздухе, тени конюшен, закатывающееся за горы солнце, небо, лиловое на востоке и залитое огнем на западе.
Конюхи и их помощники, тренер и его ассистенты, Эллен и Тим Вирони, Камми Райверс поворачивались друг к другу с невысказанными и остающимися без ответа вопросами:
Перед глазами Камми все расплылось. Она не знала, по какой причине они наполнились слезами. Промокнула слезы рукавом рубашки и моргала, моргала, пока мир вновь не обрел четкие очертания.
Лунь появился с востока и летел навстречу осеннему свету заходящего солнца на высоте десяти футов над полем, с которого убрали урожай, удлиненная тень птицы скользила по земле. Внезапно хищник камнем упал вниз и что-то схватил, по-прежнему оставаясь в воздухе. А потом начал подниматься к солнцу, пролетел над Генри Ровроем, который направлялся от амбара к дому.
Генри поднял голову и заметил мышь, пытающуюся вырваться из когтей. Зрелище это привело его в восторг, подтвердило убежденность в том, что он ничем не отличается от этого крылатого хищника, имеющего полное право решать, где и кого убивать.