— Безусловно, марксизм есть вечно живое творческое учение. Ведь еще сам Ленин говорил, что марксизм — не догма, а лишь руководство к ней.
— Вследствие наших ужасных условий существования у нас сложилось общество более высокое в духовном отношении, чем западное. У нас все-таки нет такого потребительского мещанства, как там.
— Это есть идеология нашего руководства, причем в самом грустном положении. Сами-то они живут припеваючи. Тратят безумные средства на свои идиотские спектакли, на вооружение, на великодержавные цели. А народ держат в нищете. А тут еще идеологи вроде тебя оправдывают это как благо, как преимущество.
— Я не оправдываю, а констатирую как факт. Я не против улучшения условий жизни. Но согласись, более аскетические условия жизни и ограниченность потребительской ориентации способствуют формированию типа человека, который в каком-то отношении предпочтительнее…
— Чушь! Во-первых, наши условия далеко не аскетические, а потребительская ориентация не ограничена никак. Дело в том, что у нас есть все то, что есть на Западе, но более низкого качества, в уродливых формах, достается уродливыми путями и т. д. Готов держать пари, что в квартире американского профессора твоего масштаба наверняка в десять раз меньше барахла, чем в твоей.
— Конечно, ему нет надобности держать дома все это. Он может в любое время купить все то, что ему нужно.
— Вот видишь! По крайней мере, в отношении вещной ориентации изобилие хороших вещей есть более надежное противоядие, чем их дефицит. А во-вторых, само понятие «тип человека» тут лишено смысла. В большом многомиллионном обществе встречаются все возможные типы людей. И когда говорят о типе человека данного общества, то имеют в виду наиболее часто встречающиеся здесь комбинаторные возможности. О каком духовном превосходстве нашего человека над западным можно говорить, когда наше убожество сравнительно с Западом именно в духовном отношении вполне очевидно.
— Ты меня неверно истолковываешь. Возьмем, например, литературу. Это же факт, что именно наша страна поставляет в мировую культуру подлинно духовную литературу. Пусть в форме «самиздата» и «тамиздата». Но все равно это есть продукт нашего народа.
— О чем ты толкуешь! Литература, разоблачающая зверства сталинского периода и нашу теперешнюю жизнь, — духовная?! Ерунда! Абсолютно ничего духовного в ней нет. Это всего лишь критический реализм, то есть самая примитивная форма искусства.
А в другой группе (на другом конце стола) идет другая, не менее содержательная беседа.
— Согласно Ленину, коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны. Советская власть есть. Электрификация есть, а коммунизма все нет и нет.
— Скорее наоборот. Коммунизм без электрификации даже легче построить. Почему? В темноте легче любую мразь за благо выдать.
— Ленинские слова нельзя брать как определение. Это — метафора.
— А что у нас не метафора?!
Я опускаю бытовые детали, поскольку нам важен лишь методологический аспект дела, сказал Основатель. Я тогда загорал в запасном батальоне. И случилось так, что мой приятель заимел личное знакомство с заместителем начальника Школы по политической части, с Комиссаром, как мы его звали, свято храня традиции Гражданской войны. Знакомство было несколько односторонним, поскольку Комиссар всячески пакостил Приятелю, а тог ничего не мог предпринять в ответ. Приятель регулярно получал наряды вне очереди за всякие пустяки, пару раз отсидел на губе ни за что ни про что, ни разу не был отпущен по увольнительной в город. Поговаривали об его отчислении. И Приятель пребывал в унынии. Что делать? Обратите внимание, роковой вопрос для передовой русской интеллигенции. Сам Ленин был в аналогичной ситуации. И даже книжку по этому поводу настрочил. Приятелю было, конечно, не до книжки. Не было бумаги, карандаша, стола — война! Что делать, сказал я ему, это не проблема. Проблема в том, как делать! Догадываетесь? Не что, а как! То есть методология! Ты, сказал я ему, обязан противопоставить этому говнюку Комиссару силу интеллекта. Интеллект — единственное, чем мы располагаем в той тяжкой борьбе за прогресс, которая нам предстоит. Но я, кажется, отвлекаюсь. А что это такое, спросил Приятель, — интеллект? Я постукал ему согнутым указательным пальцем по лбу, вот так, и он меня сразу понял. Не то что наши дегенераты философы. Им хоть молотком бей по черепушке, ничего, кроме четвертой главы, не вышибешь. Ты, сказал я Приятелю, должен этому м…у Комиссару в его кабинете насрать. Понял? Вот такую кучу. Лучше, если на стол. Это, сказал я, дело твоей чести. А что это такое, спросил Приятель, — честь? Это, сказал я, пережиток дворянской идеологии в нашем сознании. Но если ты… А я и не спорю, сказал Приятель. Я готов. Знаешь, я дня за три могу накопить столько!.. Но как это сделать? Обратите внимание: опять-таки нет проблемы Что, а есть проблема Как. Благодарю вас, выпьем за методологию! Это — единственное, за что еще стоит выпить!