— Ну ничего, потерпите, — мягко отозвался он. — Через пару дней все наладится… И тогда, обещаю, я лично вас угощу чем-нибудь вкусным. Например, пирожным. Вы любите пирожные?..
Все внутри меня на мгновение замерло, и даже сердце, казалось, прекратило свой бег, я же ответила, счастливо выдохнув:
— Вы даже не представляете как…
ЭПИЛОГ
Прошло несколько дней. За это время я начала вставать и даже ходить, правда, иногда приходилось за что-нибудь придерживаться. Порой такая ограниченность в движениях меня раздражала: вроде внутренне ощущаешь себя прекрасно, а мышцы ног объявляют тебе забастовку. Успокаивало одно — с каждым днем становилось легче, и я потихоньку возвращалась к привычной жизни.
А вчера меня неожиданно навестил Саша. И первый раз, даже осознавая, что теперь он реальней некуда, я смогла спокойно с ним поговорить. При виде него мое сердце больше не трогали ни любовь, ни ненависть, ни какая либо другая сильная эмоция. Просто дружеское, ни к чему не обязывающее общение.
Теперь об Илье. Похвастаться здесь мне особо нечем. За эти дни наши отношения так и не вышли за рамки «пациент-врач». Он по-прежнему опекал меня, часто навещал и справлялся об успехах, но больше никаких шагов к сближению не делал. И обещанным пирожным пока не угостил, хотя накануне вечером мне разрешил съесть бульон с кусочком мяса.
Однако я пока не расстраивалась на этот счет, пусть все идет как идет… Тем более что эйфория первого дня, вызванная возвращением домой, сменилась некой апатией. Я вдруг стала ощущать себя эмоционально опустошенной, и, наверное, должно пройти время, чтобы мне вновь захотелось испытывать сильные чувства…
Но самое главное, сегодня утром раздался звонок от того, о ком я думала все последнее время не меньше, чем об Илье. Карл Генрихович Розенштейн. Когда услышала его голос в трубке, узнала сразу и даже не удивилась, откуда у него мой номер.
— Доброе утро, Катенька, — протянул он. — Как себя чувствуете?
— Спасибо, все в порядке, — я сама не заметила, как стала улыбаться.
— Я рад, очень рад. Скажите, Катюша, а амулет мой у вас ведь? — спросил Карл Генрихович затем.
— Да, конечно! — бодро отозвалась я.
Крест мне принесла мама, как и обещала, но вот состояние его действительно было удручающим. И я не знала, как сказать об этом его владельцу.
— Я хотел бы забрать его обратно, с вашего позволения. Полагаю, вам он уже не нужен, — в голосе Карла Генриховича улавливалась улыбка. — Не возражаете, если я скоро подъеду к вам больницу?
— Подъезжайте, конечно… — ответила я, а сама начала лихорадочно соображать, как объяснить ему, что случилось с амулетом.
Карл Генрихович позвонил буквально через четверть часа, сообщив, что ждет меня во дворе больницы. Погода была теплой, поэтому я лишь накинула поверх пижамы халат и медленно спустилась на первый этаж. Еще не выходя наружу, сквозь стекло двери я увидела знакомый клетчатый пиджак и приплюснутую беретку.
— Ну что, Катенька, я был прав? — первое, что спросил меня Карл Генрихович при встрече.
Я сразу поняла, что он имеет в виду, поэтому ответила с усмешкой:
— Прав.
— Вот видите, а вы не верили мне, — с веселым прищуром заметил он.
— Спасибо вам, — проникновенно проговорила я в ответ.
— Не за что, — махнул рукой старичок и наконец перешел к делу: — Так где там мой амулет?..
— А… Вот, — я немного замялась, прежде чем протянуть ему крест, завернутый в носовой платочек. — Только с ним что-то произошло странное…
— Матерь божья, — протянул удивленно Карл Генрихович, увидев свой крест во всей красе.
— Я, правда, не знаю, что с ним стало, — быстро заговорила я, пытаясь оправдаться. — В последнем мире он был в полном порядке, а здесь оказался вот в таком ужасном виде…
— Это-то как раз можно объяснить, — задумчиво вздохнул старик. — Поскольку перемещалось только ваше сознание, то и вместо самого амулета с вами путешествовала лишь его проекция… Поэтому вы и не видели на нем реальных повреждений… Дайте-ка я посмотрю поближе…
Карл Генрихович собрался было забрать у меня крестик, как вдруг тот начал светиться. Однако этот свет был не совсем похож на тот, что окутывал меня во время перемещений. Этот был слишком ярким, слепящим, похожим на вспышку. А потом вокруг него начала возникать воронка. Она увеличивалась с каждым мгновением, желая втянуть в себя Карла Генриховича и меня. Я закричала, пытаясь сопротивляться этой неведомой силе.
— Катя! — сквозь нарастающий гул в ушах услышала я свое собственное имя, а после показалось, что кто-то схватил меня за плечо.
А в следующую секунду силы мои кончились, и я, все-таки оказавшись внутри воронки, понеслась по некому тоннелю то ли вперед, то ли вниз. Я завизжала и крепко зажмурилась, даже боясь смотреть вперед.
Мой полет закончился так же внезапно, как и начался, и меня вытолкнуло на твердую землю. Открыв глаза, поняла, что лежу на аккуратно подстриженной траве, а над головой простирается пасмурное небо, хотя до моего падения в неизвестность палило солнце.