Жизнь, даже совершая крутые виражи, в которые трудно поверить, течёт своим чередом. Все налаживалось: мы с Беллой готовились к сбору Совета в Чекаго, принимали важных гостей в нашем замке и наносили визиты вежливости соседям, убеждаясь, что всё ещё пользуемся их поддержкой. Никто не заметил подмены: я справлялся хорошо. И мне уже даже начала нравиться эта новая необычная жизнь.
Всё бы ничего, но я стал всё сильнее беспокоиться за безопасность любимой: множество прочитанных статей вкупе со случаем, когда не так давно за ней увязалась группа бандитов, преследуя её несколько миль, путешествующую в сопровождении только одного слуги, не на шутку пугали. Я несколько раз просил Беллу нанять телохранителей или хотя бы брать с собой вооруженных слуг-мужчин, но жена заявляла, что это идёт вразрез с ее идеей равенства. Она не собиралась принуждать слуг рисковать собой, а телохранители её, видите ли, замедляли.
- Твой жених уже пострадал от рук недоброжелателей, и ты до сих пор не боишься?!
- Его загрызли волки, - спорила Белла упрямо. - И трусость - не в моем характере.
Уж это я знал. Вот только храбрость, присущая моей Белле, в Изебелле оказалась возведена в абсолют и напоминала крайнюю беспричинную неразумность.
- У нас нет тела, чтобы убедиться, что его убили именно волки, а не просто растерзали привязанный к лошади труп!
- Тогда бы уже об этом раструбили все газеты!
- Пожалуйста, Белла, - умолял я, приходя в ужас оттого, как эта ситуация напоминает ссору из моего личного прошлого, закончившуюся трагедией. - Я не хочу снова потерять тебя.
- В задуманном нами деле важна уверенность в себе. Если я начну разъезжать по королевству с сопровождением, парламентарии поймут, что я чего-то боюсь, и я резко потеряю их голоса!
- Плевать на голоса, - бросил я в сердцах документ о земельной собственности, который как раз изучал перед завтрашним заседанием Совета. - Мне ТЫ важнее!
- Нет ничего важнее свободы, - отвернулась Белла в окно, глядя на непрерывно падающие снежинки, а не на меня.
Я чувствовал, что скоро взорвусь. Страх душил меня, и неожиданно захотелось вернуться в свой мир, спрятаться от вероятного страшного будущего в пустом доме и забыть эту сказку как красивый, но невозможный сон, отличный от моей реальности, и все же повторяющей её самый жуткий момент.
- Знаешь, я ведь не такой сильный, как ты, - пробормотал я в отчаяньи, не в силах избавиться от образа мёртвой Беллы, укрытой белым саваном. Эта картина почти начала тускнеть, а после происшествия снова зажглась яркими красками. - Я не могу выдержать этого напряжения, никогда не мог. Для меня важнее всего ты, и так всегда будет. Люди, законы, свободы - стремление, вызывающее моё восхищение, но я не считаю, что ради этого стоит отдавать жизнь.
- Значит, ты трус и эгоист, - промолвила Белла горько и надрывно.
- Ты права, - вздохнул я, опуская голову. - Я не подхожу на роль героя.
Я встал: мне нужен был хотя бы маленький перерыв, чтобы привести чувства в порядок.
- Ну и убирайся! - вспылила Белла. Глядя на неё, раскрасневшуюся от гнева, показывающую на меня пальцем, я понимал, что ни в том мире, ни в этом не смогу её изменить - она именно такая, жертвенная и открытая сердцем, и храбрая. А я совершенно другой, не готовый смотреть в лицо опасности. - Ты больше не нужен! Справлюсь без тебя!
Я ушёл в свою комнату, бросив Беллу в одиночестве выпускать пар. Мне следовало подумать насчёт своего будущего.
Завтрашний день был последним, когда моё присутствие официально необходимо - после чего я смогу отправиться домой. Мы об этом больше не говорили с самой свадьбы. Я не знал, считала ли Белла по-прежнему, что я должен буду уйти, сам я решил, что хочу остаться. Но именно сегодня моя уверенность немного поколебалась.
Смогу ли я пойти до конца, поддерживая идеи жены - хорошие идеи, правильные, но скорее всего бессмысленные. Император лишь прислушивался к мнению Совета, но вовсе не следовал его указаниям. Идея Беллы могла не выгореть, а времени, сил, денег и нервов потрачено было немало. Стоила ли игра свеч?
Я не был революционером ни в душе, ни в жизни. Но если останусь в этом мире, и особенно если хочу быть с Беллой, мне до конца своих дней придется изображать из себя Великого Освободителя. Устраивает ли меня этот путь?
Ночь наступила, и я опять, к своему ужасу и огорчению, услышал рыдания любимой. Ей было больно, и эту боль причинил ей я своим равнодушием. Чувствуя колючую тяжесть вины, я так и не решился пойти и попросить прощения. Это была первая наша ссора, но если я останусь, далеко не последняя.
Я плохо спал, а наутро явились слуги и под руководством Муа и Каспиана стали меня одевать, “так, чтобы произвести впечатление на Парламент”.