Затерянные миры

— Я жду лишь того, кому судьбой предназначено придти ко мне. И мое ожидание было слишком долгим, ибо уже два столетия у меня не было возлюбленного. Оставайся, если хочешь — здесь некого бояться, кроме меня. Несмотря на все рациональные объяснения, которые придумал Вальцейн, по его спине пополз холодок ужаса. Так человек подозревает присутствие сверхъестественных сил, не веря в них. И все-таки... Это не могло быть чем-то иным, кроме игры — игры, к которой он мог присоединиться, чтобы развеять свою скуку.

— Я пришел сюда в надежде встретить тебя, — объявил он. — Мне надоели смертные женщины, мне прискучили все удовольствия, мне опротивела даже поэзия.

— Мне тоже скучно, — ответила она просто.

Луна поднялась выше, освещая одеяние женщины, давным-давно вышедшее из моды. Оно плотно облегало ее грудь, талию и бедра, пышными складками ниспадая вниз. Такие одежды Вальцейн видел только на старинных рисунках. Принцесса Морфилла, умершая триста лет назад, вполне могла носить похожее платье.

Кем бы она ни была, подумал он, эта женщина была удивительно прекрасной, с сильно вьющимися волосами, цвета которых он не мог определить в неверном свете луны. Ее губы были невыразимо манящими, а под глазами залегли тени усталости или печали. Около правого уголка губ он заметил маленькую родинку.

Свидания Вальцейна с самозваной Морфиллой продолжались каждую ночь под луной то растущей, точно вздымающаяся грудь великанши, то вновь убывающей. Каждый раз она ожидала его у мавзолея, в котором, по ее уверениям, жила. И каждый раз она отпускала его, называя себя дочерью ночи, когда на востоке занимался бледный рассвет.

Поначалу настроенный скептически, молодой поэт считал ее особой со странными склонностями и фантазиями, схожими с его собственными. У него был роман, не лишенный своеобразной прелести. Он не находил ни намека на опыт, которого ожидал: казалось, она не имеет ни малейшего представления о настоящем, но обладает сверхъестественной осведомленностью о прошедшем и о легенде Морфиллы. Вальцейн начал считать девушку ночным существом, уютно чувствовавшим себя лишь во тьме и одиночестве.

Ее глаза и губы, казалось, таят в себе забытые запретные секреты. В ее неопределенных уклончивых ответах он читал тайный смысл, вселявший страх и надежду.

— Я мечтала о жизни, — говорила она ему загадочно. — Но я мечтала и о смерти тоже. Сейчас, возможно, у меня другая мечта, и ты — ее часть.

— И я тоже хотел бы мечтать, — отвечал Вальцейн.

Ночь за ночью его отвращение и скука потихоньку отступали, сраженные очарованием призрачной обстановки, молчанием мертвых и его собственным отчуждением от похотливого и суетного города. Шаг за шагом, переходя от неверия к вере и обратно, он начал воспринимать девушку, как настоящую ламию. Тот неутолимый голод, который он ощущал в ней, мог быть голодом ламии; ее красота была совершенством существа, не принадлежавшего к миру людей. Он принимал свои отношения, как спящий человек то, что показалось бы немыслимым везде, кроме сновидения.

Вместе с верой росла и его любовь к ней. Страсть, которую он считал давно угасшей, вновь ожила в нем, еще более неистовая и неотступная.

Казалось, Морфилла отвечает на его чувства. Но она ничем не выдавала легендарного нрава ламий, уклоняясь от его объятий, отказывая ему в поцелуях, о которых он молил.

— Возможно, когда-нибудь позже, — обещала она. — Но сначала ты должен узнать, кто я такая, должен полюбить меня, не питая никаких иллюзий.

— Убей меня касанием своих губ, погуби меня, как, по слухам, ты погубила других своих возлюбленных, — умолял Вальцейн.

— Подожди, — ее улыбка была столь же нежной, сколько и мучительной. — Я не хочу, чтобы ты умер так скоро, ибо я слишком сильно люблю тебя. Разве не сладостны наши встречи среди гробниц? Разве я не исцелила твою тоску? Тебе так хочется прекратить наши свидания?

Но на следующую ночь он снова умолял ее, со всем пылом и красноречием заклиная уступить его страсти. Девушка дразнила его:

— А вдруг я всего лишь бестелесный призрак, бесплотный дух? Может быть, я просто пригрезилась тебе? Ты хочешь пробудиться от своих грез?

Вальцейн бросился к ней, протягивая руки в страстной мольбе. Она отпрянула, сказав:

— А что, если я обращусь в пепел и лунный свет, когда ты коснешься меня? Ты будешь жалеть о своей опрометчивой настойчивости.

— Ты — бессмертная ламия, — твердил Вальцейн. — Мои чувства говорят, что ты не призрак, не бесплотный дух. Но для меня ты обратила все остальное в тень.

— Да, в своем роде я достаточно реальна, — подтвердила девушка, тихонько посмеиваясь. Затем внезапно наклонилась, коснувшись губами его горла. На краткий миг он почувствовал их влажную теплоту, а затем ощутил резкий укус зубов, слегка пронзивших кожу и мгновенно отстранившихся. Прежде чем он успел обнять ее, она вновь ускользнула.

— Это единственный поцелуй, дозволенный нам как подарок, — закричала она, и стремительно и бесшумно унеслась прочь, мелькая между поблескивавшими в темноте мраморными надгробиями.