Снова сводил с ума запах чердака. И казалось, что она вот-вот разгадает его тайну. Алиса села на крышку сундука и стала ждать. Чего она ждала – она и сама не понимала. Но откуда-то она знала, что если долго слушать тишину внутри себя, то тишина заговорит.
Ее стало нестерпимо клонить в сон. Но вдруг она увидела перед собой девочку лет десяти в сиреневом сарафанчике. Девочка выглядела одинокой и напуганной.
Алиса вспомнила…
В шестом классе у них появилась новенькая. Она была такой крутой и стильной. Все хотели с ней дружить. И Алиса тоже. Одна из одноклассниц позвала всех на пижамную вечеринку. Когда Алиса пришла, оказалось, что все девочки в кружевных сорочках – как взрослые. А Алиса была в обычном сиреневом сарафане. Девчонки засмеяли ее. А лучшая подруга вдобавок подколола, что она еще и в игрушки играет, совсем как ребенок.
Алиса “случайно” испачкала свой любимый сарафан так, чтобы его было не отстирать, чтобы у мамы не возникло вопросов, почему она перестала его носить. И как-то незаметно спрятала все игрушки. И стала какой-то раздражительной и замкнутой. “Подросток” – пожали плечами родители и сами от нее отстранились.
Вот так она “повзрослела”. Вроде и не произошло ничего страшного, но сейчас было очень больно вспоминать об этом.
"Я ушла тусить с друзьями и забыла о себе…"
Дедушка выздоровел.
С мишкой под мышкой Алиса возвращалась в город.
Она думала о том, что сошьет себе сиреневый сарафан, и что больше не будет забывать о самой себе, даже если кто-то другой о ней забудет.
Сон о криках из подвала старой церкви
Трина увидела необычную марку на конверте – и ее лоб покрылся испариной…
Перед ней снова всплыл старик со стеклянным глазом у покосившейся заросшей травой церкви. Он тянул к Трине трясущиеся руки и сипел «Даааааай….».
В вагон метро вошла высокая темноволосая женщина лет сорока, она держала за руку белокурую девочку лет шести, а девочка весело размахивала большим конвертом с красной окантовкой. Они сели рядом с Триной. Поезд резко тронулся, конверт вылетел из рук девочки и прилетел Трине под ноги.
На конверте была огромная марка. В то время, когда Трина пользовалась бумажной почтой, таких больших марок не было. На марке была изображена покосившаяся деревянная церковь с расписными ставнями – точь-в-точь как во сне.
Уже две недели каждую ночь Трине снится сон – она подходит к покосившей церкви и откуда-то из подвала слышит крики, плач и сводящие с ума скрежет и грохот. Звуки настолько ее пугают, что она просыпается в холодном поту.
Трина, замерев на мгновение, вернула подобранный конверт девочке, та радостно его схватила.
– Что надо сказать? – обратилась женщина к девочке.
– Спасиииибо, – не отрывая радостный взгляд от конверта, протянула девочка.
– Простите, а что это за марка? – смущенно спросила Трина женщину.
– А, это из серии «Заброшенные уголки страны», их недавно выпустили. На этой – мое родное село – Нижние Мормышки. Там уж почти никого и не осталось. Только моя мама да еще дюжина стариков.
– Там баааабушка живет, это от неёёё письмо, – радостно пропела девочка, – Ну, давай же уже читать! – обратилась она к маме.
Женщина вскрыла конверт. На ее лице отразилась тревога, а потом она побелела и замерла. Письмо начиналось маминым привычным приветствием «Катя и Любочка, я жива и здорова, надеюсь, и вы тоже. Давеча…». А дальше шли размашистые кривые буквы «Никанора умерла. Схоронили сразу. 19ого будут помины. Приезжай. Зина.»
– Мааа-мааа… – прошептала женщина и на ее глазах выступили слезы.
Соседка Зина зашла проведать Никанору Ивановну. Дверь, как обычно, была открыта, а из кухни пахло пригорающими пирогами с капустой. Никанора сидела за столом, но взгляд ее был потухшим. Перед ней лежал уже подписанный конверт, листок и ручка. Она начала писать письмо дочери, но почувствовала головокружение, а потом у нее отнялись руки. В духовке подгорали пироги, но она уже не могла встать. Сердце…
Неожиданно для себя Трина предложила Кате помощь – поехать вместе с ней, помочь с поминками и присмотреть за Любочкой.
Трина домывала посуду после ритуального застолья. Катя, Любочка и Зина ушли в комнату разбирать вещи Никаноры. Во дворе, уже забыв о поводе сборов, не унимался баянист.
Вечерело, но было еще по-летнему светло и жарко. Трине не терпелось подойти к церкви. Той самой, что преследовала ее уже больше двух недель. Стоит ли идти вечером? Одной? Страшно ведь… Но…
Трина решилась.
По дороге у нее в голове крутились слова баяниста «Норка-то это… за неделю до смерти три раза к церкви ходила – сам видел. Чой-то? Али чувствовала чего, шельма?! Али там шось с ней случилось да до сердца довело? А? Я вас спрашиваю! Аа?»
«Зачем Никаноре Ивановне в церковь? Ведь, как говорят, уже лет 20 туда никто не ходит – как построили новую маленькую часовенку. Что там с ней произошло?»