Усмехаясь, Ящик поведал, что у жителей каждой станции есть свои, неформальные клички. Так жителей "Спортивной" называют спортсменами. Фрунзенцев – физкультурниками и тоже спортсменами. И так на всех станциях. Были на Красной линии "кроты", "охотники", "комсомольцы", "соколы", "преображенцы" и другие, чьи клички Веник не запомнил.
"- Да, это вам не наш Тамбур" – уважительно думал Веник. "- Метро, это серьезная штука. Это целый мир…"
Вечером наступило время ужина. Они ушли в комнату, и Ящик принес им их порции. Странную и вкусную кашу с непонятной приправой.
После ужина, Веник снова вышел было на лавочку, но увидел, что все жители станции стягиваются в центр зала, рассаживаясь прямо на полу.
- Политинформация, - пояснил ему Ящик. – Пойдем туда.
Друзья смешались с толпой. Веник занял место, присев между двумя рабочими, от кожаных курток которых шел острый запах краски.
Откуда-то выкатили небольшой деревянный помост, украшенный красным полотнищем, и поставили его перед толпой. На него сразу же вышло полдесятка человек. Зал замолчал.
Вперед выдвинулся мужчина в светлых штанах.
- Товарищи, - сказал он ровным и безразличным голосом. – Открываем вечернюю политинформацию. Слово предоставляется председателю станисполкома, товарищу Григорьеву.
Его место занял мужчина в темном костюме.
- Товарищи! Политическое положение нашей станции и всей линии таково…, - начал своей доклад он.
Веник, слушал докладчика раскрыв рот. Из слов этого председателя вырисовывалась очень безрадостная картина окружающего мира. Все Метро – сотни станций находились в ужасном состоянии и на краю неминуемой гибели. Какие-то станции вымирали, какие-то жестоко сражались между собой, но только одна Красная линяя заботилась о спасении человечества, загнанного в эти подземелья.
От произносимых названий станций и великих свершений, захватывало дух. Говорилось о труде, выдержке и силе, с которой вся Красная линяя, вопреки усилиям врагов, шла к построению социалистического общества, всеобщего равенства и братства. Услышав о подвиге монтера Петрова со станции Чистые пруды, который ценой своей жизни предотвратил затопление целой станции, Веник потрясенно взглянул на соседей и опешил.
Только сейчас он заметил, что во всем зале едва ли не он один слушает оратора. Остальные сидели, тихо переговаривались и занимались своими делами. Многие дремали. Даже Борода о чем-то шептался с Дедом.
"- Ничего себе!" – потрясенно подумал Веник. "– Ведь о таких делах рассказывают, а они не слушают!"
Рассказчик между тем закончил свою речь.
Снова вышел мужчина в светлых штанах. Вторым пунктом политинформации, шло обсуждение недостойного поведения механика Верещагина. На сцену вышел довольно невзрачный мужчина – сам Верещагин.
Зал оживился. Почти все с особым вниманием слушали обвинения и, посмеиваясь, поглядывали на обвиняемого. Дело было пустяковое. Данный механик по долгу службы часто бывал на других станциях, где завел несколько разных семей.
Веника сильно удивило, что такое дурацкое дело вызывает всеобщее внимание, а о том, что будет в будущем со всеми ними, если они не построят совершенное общество, никто и слушать не хотел.
Чудеса, да и только. И ведь народ не изнеженный, а серьезный. Привыкший проводить время в работе.
Политинформация между тем закончилась. Гаврилина приговорили к "выговору без занесения". Что это значило, Веник не знал, да и не интересовался. Подумаешь, какой-то там герой-любовник. Что этот болван значит в масштабе борьбы, которую ведет Красная линия!!!
Когда они вернулись на лавку и Ящик куда-то ушел, Веник пытался обсудить полученную информацию с Дедом, тот только рукой махнул:
- Они тебя наговорят! Больше слушай…
Веник задумался. Как странно. Все думают только о себе. Взять хотя бы нас…
Развить мысль ему не дал, вернувшийся Андрюха. Он завел всех в комнату.
- Все в порядке! – таинственным тоном сообщил он. – Завтра выдвинемся на "Парк Культуры", а там уже решим с дальнейшим маршрутом. Но сперва надо вам документы сделать, без них на Красной линии трудно будет.
Он достал обрывок бумаги и, слюнявя огрызок карандаша, записал их полные имена. При этом Веник впервые узнал, что Борода – это Борис Иванович Першин, Фил - Николай Геннадьевич Филимонов, а Дед - Алексей Михайлович Круглов.
- Странно, - думал он. – У всех у нас такие длинные имена, а для жизни хватает простого, короткого прозвища.
Перед сном, они еще немного посидели на скамейке у входа. Станция готовилась ко сну. Уже никто не сновал деловито взад-вперед по залу. Народу стало сильно меньше – народ расходился по своим закоулка. Многие люди достали откуда-то матрасы и устраивались спать прямо на полу в зале.