Затерянные во льдах. Роковая экспедиция

Я развернулся и, внезапно испугавшись затеряться в этой снежной пустыне, заспешил обратно по собственным следам. Снег усиливался. Ветер дул прямо мне в лицо, слепя своим ледяным дыханием и пригоршнями снега. Спустя несколько мгновений моя куртка побелела, и мне пришлось смахивать липкие ледяные частицы со своего лица.

Боже мой! От страха мои руки и ноги заработали с утроенной силой! К тому времени, когда я вернулся на место, где был вынужден резко затормозить у края пропасти, след моего поворота уже почти скрылся под снегом. Я начал взбираться по длинному склону, с которого скатился с такой легкостью. Но не успел я преодолеть половину этого пути, как проложенная мной лыжня исчезла, как будто ее смахнула огромная рука. Я остановился и извлек из кармана компас. Смысла руководствоваться направлением ветра не было, потому что он дул одновременно со всех сторон.

Наконец я поднялся наверх и начал спускаться. Потом я повернул назад в полной уверенности, что пересек линию вех. Я избороздил обширную территорию. Но там ничего не было. Только снег, из-под которого местами торчали зазубренные осколки скал. Не сводя взгляда с компаса, я ездил взад и вперед, но ни одна веха так и не вынырнула из тумана мне навстречу. Возможно, склон, по которому я спустился, уходил в сторону. Я проклинал себя за то, что не обратил на это внимания. Я просто слепо и бездумно помчался по следу, оставленному лыжами Фарнелла и Ловааса. Меня охватила паника, и я бросился вправо, в очередной раз взбираясь на холм. Наверху ветер хлестнул меня по лицу. Он темными тучами гнал мне навстречу снег. Мое сердце бешено колотилось в груди, и я метался по холму, ощущая жуткую пустоту в животе. Я начал спускаться, затем в ужасе повернул назад. Я бросился налево и через несколько минут пересек едва заметный след, оставленный здесь моими собственными лыжами. Я взобрался на соседний кряж и остановился. Я заблудился. Заблудился окончательно и бесповоротно.

Я знавал людей, которым случалось заблудиться в буше Африки, и всегда с ужасом думал о том, что им пришлось пережить. Но то, с чем пришлось столкнуться мне, было гораздо хуже. Там, по крайней мере, были деревья, тепло и солнце. Здесь не было ничего. Только жуткая и безысходная снежная пустыня.

Я едва не рыдал от страха, хотя всегда считал, что испугать меня непросто. Я никогда не боялся того, с чем сталкивался. Но я замерз, нечеловечески устал и был бесконечно одинок. О чем там говорилось в одном рассказе Джека Лондона? Что-то о волке. Возможно, Лондону тоже пришлось пережить подобное отчаяние и растерянность, прежде чем он написал этот рассказ? Чем там все закончилось? Что случилось с тем человеком? В конце рассказа он полз вперед на четвереньках. Убил ли он того волка, который был измучен так же, как и он? Или волк его убил? Вспомнить это мне не удавалось. Но это было невероятно важно. Я был убежден в том, что это чрезвычайно важно. Я понимал, что начинаю бредить, но ничего не мог с этим поделать. Этот рассказ продолжал стучаться в мой усталый мозг. Я больше ни о чем не мог думать. Я совершенно отчетливо видел человека, который стоял на четвереньках, и волка. Каждый ожидал смерти противника, но ни у одного из них не осталось сил, чтобы ускорить эту смерть. У меня кружилась голова. Мне хотелось опуститься в снег. Это означало смерть. Но мне было все равно. Для меня это означало благословенное забытье. Какая, в самом деле, разница, что со мной будет? Но я не имел права сдаваться. Я спрашивал себя, что станет с Фарнеллом? Что станет с Джилл? Почему я вспомнил о Джилл? О Фарнелле и Джилл? Почему это было для меня так важно? Я не знал. Но знал, что должен бороться. Я должен, должен, должен…

Я мало что помню из того, что происходило со мной потом. От холода и усталости все казалось нереальным. У меня кружилась голова и все вокруг погрузилось в туман. Все, что я знаю, это то, что я снова двинулся вперед. Я взбирался наверх. Я упорно взбирался наверх. Мне в голову пришла безумная идея, что если я буду все время подниматься, я поднимусь над снегом и окажусь под солнечными лучами. И вдруг передо мной возник столб. Точнее, длинный тонкий шест, который торчал прямо из снега. Веха. Я разглядывал ее с любопытством, но отстраненно. Затем мой мозг внезапно снова включился и заработал. По моим заледеневшим нервам заструилась надежда. Я начал кругами ходить вокруг шеста, пока не увидел следующий шест. Сцепив зубы, я пошел от вехи к вехе, и какая-то скрытая внутренняя сила неуклонно толкала мое сопротивляющееся тело вперед.

И наконец с хребта, склоны которого разбегались от меня в обе стороны, я увидел что-то квадратное и массивное, замаячившее в глубине бушующего над ледником бурана. Нечто стояло на платформе из наполовину заметенной скалы. Но только когда я почти уткнулся в это нечто, мой мозг сумел понять, что это такое. Хижина. Это была та самая хижина, о которой говорил мне Санде. Хижина на самой вершине Санкт-Паала.