Затерянные во времени

— С Тэдом ничего такого не случится,— не уступал я.— Вы не понимаете, Джим, этот дар делает его личностью совершенно исключительной. Трудно сказать, к чему это может привести. Вы когда-нибудь замечали, как он рассматривает радиолампу? С каким презрением. Как-то я взял его в больницу, чтобы показать аппаратуру, и он окинул мою радиографическую технику и все прочие электроприборы тем же взглядом. Вы знаете, Джим, все наши самые совершенные электрические устройства кажутся Тэ-ду весьма примитивными, и довольно скоро он начнет вносить в них усовершенствования. Признаюсь, Джим, в этом я уверен так, как ни в чем другом в жизни.

Он должен перевернуть нашу концепцию электричества и ее применение. Как только он этим займется, мы за несколько лет узнаем больше, чем узнали за полтора века с тех пор, как Вольт соорудил свою батарею. Я не могу предвидеть, да и никто не может, к каким переменам это приведет — и не только здесь, Джим, не только в Англии, но и во всем мире. Я знаю, это будет грандиозно. И мы с вами должны позаботиться, чтобы у него был наилучший старт из всех возможных.

Теперь я думаю, что совершил тактическую ошибку, представив Джиму дело таким образом. Следовало подхватить его собственные идеи насчет Тэда и постепенно довести их до более широких взглядов. Если на Джима нажимали, он просто переставал слушать. Вероятно, он счел эту идею безумной и отбросил. Предположение, что мальчик может стать фигурой местного значения, имело бы куда больший вес.

Джим покачал головой.

— Так ведь ясно же, что нет денежек, чтобы отправить нашего Тэда в колледж, доктор.

— Не так уж и трудно раздобыть их для такого мальчика, как он,— возразил я.

— Как, одолжить где-то с тем, чтобы вернуть, когда он устроится на работу? Да кто их ему ссудит? А если и так, он ведь может вообще не найти работы? Подобных случаев сколько угодно. Что тогда?

— А этого не бойтесь.

— Можно что угодно говорить, но нельзя же знать наверняка. Не нравится мне эта затея. Я всегда сам за себя платил и никому не был должен. Очень мило — одолжить для паренька деньги, а потом пусть ломает голову, как отдавать. У него на это годы могут уйти. И ему это стало бы помехой, а не помощью. Нет, уж я для него постараюсь, как могу, но чего не могу, того не сделаю. И это железно.

Это и впрямь оказалось железно. Никакие аргументы и доводы не достигали цели, а только укрепляли Джима в его взглядах на более достойный путь. Когда я наконец понял, что никогда не смогу его переубедить, то сказал себе, что в перспективе разница-то невелика — чуть больше усилий, чуть больше времени в начале пути, но позднее — все то же самое. И все же в глубине души я понимал, что это не вполне так.

Юный Тэд хорошо развивался. Он унаследовал отцовскую твердость, добрую долю местного трезвого взгляда на жизнь и достаточно дружелюбный нрав. Он был удовлетворен своим положением в школе — ведь он все еще был развит не по годам, хотя и не столь заметно, как прежде. У него достаточно хорошо складывались отношения с товарищами, и его часто видели бродящим по городку в компании сверстников или играющим с ними в ирквеллском парке. Можно было порадоваться, что на первый взгляд интересы Тэда кажутся самыми обыкновенными. В одиннадцать и в двенадцать лет, когда я боялся, что теперь он начнет пренебрегать моим обществом из-за переходного возраста, мне все же довольно часто удавалось видеть его — в основном, полагаю, из-за того, что ему нравилось разъезжать в моей машине И вот, когда ему почти стукнуло двенадцать, я уловил намек на нечто поразившее мое воображение.

Мы выехали кататься вечером. Моя машина пробежала порядочный кусок по пустошам, до ближайшего жилья было несколько миль. Мы достигли главной дороги, и нам удалось, наконец, одолеть крутой подъем по пути домой. Но в пяти милях от дома мотор заглох, и нам пришлось топать дальше на своих двоих. Стоял прекрасный летний вечер, почти такой же теплый, как всегда в эту пору в нашем холмистом краю. Мы прошагали где-то минут двадцать, когда Тэд снял шапку, а вместе с ней — и скрытый под подкладкой медный экран.

— Перестало,— сказал он.

Я, не спрашивая, понял, что он имел в виду. Средние и длинноволновые станции Би-би-си кончили работу, да и большинство мощных зарубежных передач прекратилось.

— Значит, за полночь перевалило,— сказал я.

— Угу.

Некоторое время мы плелись молча. Я знал, что Тэд сейчас созерцает свой странный электропейзаж и обнаруживает вещи, о которых я никогда не узнаю. И никогда еще я не был настолько — ну, ревнив, что ли,— к его силе, как в этот момент. Именно тогда я почувствовал, что отдал бы, что угодно, за один только взгляд сквозь его электрические глаза, один-единственный, хотя бы самый беглый, потому что тогда я бы научился это понимать.