Затерянный храм

В передней части зала на низкой сцене оркестр из пяти человек горбился над инструментами – скрипач, лютнист, музыкант с барабаном, зажатым под мышкой, и еще один, с похожим на цимбалы инструментом, лежащим у него на коленях, словно лоток с сигаретами. Единственный человек, который, кажется, еще помнил, что они выступают перед публикой, был певец – смахивающий на бродягу, в черной рубашке с открытым воротом, – он смотрел на свой микрофон черными, глубоко запавшими глазами чахоточного больного. Грант не понимал слов, но песня в быстром ритме была невыносимо грустной.

У его локтя появился официант и повел их в дальнюю часть зала, где вдоль стены разместились круглые кабинки. Большинство из них были заполнены таким количеством людей, какое могло втиснуться на кожаные диванчики, но одна из самых последних почти пустовала.

В ней сидели всего два человека – один плотный, с шеей, торчавшей из воротничка рубашки, и лицом, которое торчало над шеей, а другой маленький и тощий, его седые волосы были безжалостно зачесаны назад, а усы тщательно подстрижены. Хотя по сравнению со своим спутником он казался совсем мелким, по лицу и поведению сразу можно было понять, кто тут кем командует. Жестом он пригласил Марину и Гранта сесть напротив него.

– Мистер Грант. – Он протянул через стол правую руку, левую он прятал от взглядов, держа ее на колене под столом. Его кожа была сухой и какой-то восковой. – Я Элиас Молхо.

Глава семнадцатая

– Элиас Молхо. Продавец антиквариата. – Пока Грант произносил это, на его языке уже сгустился дым. – Я думал, вы умерли.

Седой мужчина улыбнулся и развел руками:

– Так и есть… как видите.

– Я слышал, вас арестовали нацисты.

Рот Молхо досадливо дернулся:

– Можно и так сказать. А можно сказать, что мне было удобно, чтобы люди так думали. Столько людей исчезло, даже немцы не могли всех переписать и зарегистрировать. Я решил исчезнуть на какое-то время. – Он сунул руку в карман брюк и вытащил листок бумаги. Грант узнал свою записку, оставленную в лавке портного, – ту, где он написал свой адрес. – Оказывается, вы ищете меня, мистер Грант.

Грант не успел ответить – появился официант. Он поставил по стакану виски перед Мариной и Грантом и удалился, не выписав им счета.

– Из Америки, – пояснил Молхо. – Первые шаги в реализации программы Трумэна по оказанию помощи.

Грант попробовал виски. Ему пришлось выпить немало дешевого пойла на просторах от Кейптауна до Москвы, поэтому он легко мог узнать дорогой сорт.

– Вы сейчас этим занимаетесь? Операциями на черном рынке?

– А разве в Греции есть другой? Все наши рынки нынче черные. – Лицо Молхо сохраняло застывшее вежливое выражение, но взгляд стал жестким. Он кивнул в сторону сцены, где микрофон взяла грудастая женщина, затянутая в серебристое платье. – Вы помните, что такое рембетика, господин Грант? До войны это была диковина, музыка пьяниц и воров. Рембеты были членами меланхолического культа – они думали, что только их собратья могут понять истинное несчастье. Теперь это наша национальная музыка.

Он взболтнул напиток в стакане. Его крупный спутник ничего не сказал, но посмотрел на певицу и забарабанил пальцами по столу в такт музыке.

– Я ищу один предмет из раскопок. Минойскую табличку, – торопливо, чуть ли не спотыкаясь, начал Грант. Все события после телефонного звонка напоминали ему сон, и, как в настоящем сне, он боялся, что проснется раньше, чем сон кончится. – Перед самой войной английский археолог пришел к вам в магазин. Он купил глиняную табличку или половинку, с надписью на одной стороне и рисунком на другой. Вы помните?

Молхо достал сигарету из серебряного портсигара.

– Пока немцы не закрыли мой магазин, я много чего продал.

– Таких предметов не много. Она уникальна – или была уникальна, пока ее не разломили пополам.

Грант посмотрел в глаза Молхо. Грек кивнул:

– Мистер Грант, я деловой человек. Что бы я ни продавал – американское виски, русские сигареты, глиняные таблички, – я должен продавать по наиболее выгодной цене. Если людям что-то нужно, они за это дорого платят. Если мои клиенты хотят купить десять сигарет вместо двадцати, или пол-литра виски, или два куска камня вместо одного, я продам. Конечно, риск есть. Иногда вместо двойной прибыли я получаю двойные проблемы. – Молхо откинулся на спинку сиденья. – Должен вам сказать, мистер Грант, вы не первый человек, который задает мне вопросы о глиняной табличке. Вскоре после начала оккупации ко мне в магазин пришел немец. Доктор Клаус Бельциг. – Грек прищурился. – Я так понимаю, это имя вам знакомо?

– Никогда с ним не встречался. Но это вы ему сказали, что табличку купил Пембертон?

– У доктора Бельцига сложилось неверное мнение, будто табличка была продана целой. Я не стал его разубеждать – к чему? Он спросил меня, что с ней произошло, и я ответил, что продал ее британскому археологу с Крита. И даже показал ему копию чека.

– И Бельциг поехал на Крит. Но Пембертон к тому времени уже погиб.

– Доктору Бельцигу не повезло. И пожалуй, повезло мистеру Пембертону. Методы доктора Бельцига… всем известны.