Затерянный мир Кинтана-Роо

Этим проливом шли почти все суда из южной части Кинтана-Роо, так как до «войны рас» через Бакалар с Белизом велась оживленная торговля цветной древесиной и другими товарами. С Бакаларом связано также имя Гонсало Герреро, испанца, высадившегося на острове Косумель за одиннадцать лет до Кортеса. Впоследствии он отказался вернуться в Испанию или же присоединиться к Кортесу и, став во главе отрядов майя, оказывал сопротивление испанским завоевателям. Через пролив Бакалар-Чико Герреро посылал против испанцев лодки. У Бакалара он потом и умер, по-прежнему оставаясь во главе войск майя.

Не знаю, что произошло бы в случае его победы, но я невольно сравниваю жалкий поселок Шкалак с могущественными городами Тулум и Чунйашче. Со времени прихода сюда испанцев положение майя резко изменилось. Все американские индейцы обречены теперь на нищету. От Аляски до Огненной Земли индейцы Нового Света получили от белых лишь болезни, беды, разорение. Современные индейцы не приобрели ничего, в чем бы им могли позавидовать их предки.

К полудню мы вышли из узкого канала в синие воды неглубокого залива Четумаль и продолжали плыть вдоль подветренной стороны острова Амбергрис-Ки. Глядя на берег английской колонии, я, конечно, думал, что уж теперь-то все мои нескончаемые мучения останутся позади. Через несколько дней я доберусь до аэродрома, и он свяжет меня с остальным миром.

У меня опять появилась тысяча всяких забот, которые еще совсем недавно не могли занимать моих мыслей. Мне надо было телеграфировать о своем прибытии французскому профессору в Мериде и моим обеспокоенным, а может быть, даже отчаявшимся родителям. Я вспомнил также Болла, университет и все, что ждало меня в том странном мире, который был очень далеко от этого песчаного побережья и мангровых болот. Как грустно мне было расставаться с Кинтана-Роо…

Вдруг впереди, где-то среди пальм, показалась красная двускатная крыша. Мы подходили к Сан-Педро. И вот, ликуя от радости, под струями неожиданно хлынувшего ливня я вступил на землю Британского Гондураса.

Ту ночь мне пришлось провести в тюрьме…

10. О драконах и полицейских

Гордо шагая по главной улице города Сан-Педро, я направлялся к полицейскому участку и вовсе не думал о том, что вежливость и цивилизация не синонимы. На минуту задержавшись около универмага, я снова устремился к грязно-белому деревянному зданию, на котором развевался английский флаг. Это меня и погубило.

В тот день тишину города нарушали печальные звуки траурного марша. Хоронили ребенка, и весь город во главе с любительским оркестром шел за гробом. Население Британского Гондураса состоит в основном из цветных, так что больше всего здесь было чернокожих ребятишек, одетых в яркие ситцы.

Я поднялся на террасу полицейского участка и остановился перед высоким полицейским, полунегром-полуиндейцем, который, почтительно вытянувшись, наблюдал за процессией. В городе без всякого порядка были перемешаны дома английской колониальной архитектуры и индейские хижины, крытые пальмовыми листьями. Это была британская колония из книг моего детства. Какое бы разочарование она принесла моей няне!

Похоронный марш все еще звучал у меня в ушах, когда полицейский обратился ко мне.

— Что скажешь? — спросил он с карибским акцентом, по-особенному растягивая слова.

Я готов был броситься ему на шею — так давно мне не приходилось слышать английской речи. На минуту я растерялся, не зная, с чего начать разговор, и вообще не зная, о чем говорить. Наконец мне удалось вымолвить по-английски, что я хочу сообщить слуге ее величества о своем прибытии в Британский Гондурас. Услышав эти слова, «любезный полицейский» сразу переменил позу, подтянулся и полез в карман за ключами. Потом он молча открыл дверь в небольшое помещение, вошел туда, взял свою фуражку, надел ее на голову и важно опустился на вращающийся металлический стул за большим письменным столом. Теперь он представлял собой отличную карикатуру на бездушного чиновника.

— Что скажешь? — снова повторил он.

Мне бы надо было держаться осторожнее, ведь против меня был выставлен артиллерийский дивизион хитрой государственной администрации. Но я не придал этому значения и с прямотой чиклеро стал рассказывать о себе. Загорелый и обветренный, все еще в своих разбитых сандалиях, я чувствовал себя немного неловко в этом чистом служебном помещении. Я давно не был в стенах учреждения, и теперь все здесь подавляло меня — стулья, письменный стол, блестящий хромированный радиопередатчик на стене позади полицейского.

Казалось, что королевский герб и пачки внушительных на вид бумаг, аккуратно разложенных на металлическом стеллаже, насмешливо смотрят на меня сверху вниз. Только красочный календарь какого-то местного владельца содовых заводов выделялся ярким пятном на общем строгом фоне.

Пробормотав что-то насчет двухсот миль, пройденных мной пешком, полицейский вдруг резко спросил:

— А виза у тебя есть?

Я сразу вспомнил свой разговор в английском посольстве в Мехико. Казалось, он происходил сотни лет назад.