Затерянный мир (сборник)

Его прямолинейность ставила меня буквально в безвыходное положение. Что мог я ему сказать, без того чтобы тут же не выдать с головой мое невежество в науке?

— Я слушаю. Говорите же! — громыхнул он.

— Конечно, в науке я — пока новичок, — начал я с улыбкой, исполненной скромности идиота, — просто пытаясь честно разобраться в том чего не понимаю. Именно поэтому, мне кажется, что в отношении к Вейсману вы несколько перегнули палку. Разве самые последние открытия, произведенные в естествознании, уже после венского съезда не подтверждают воззрений Вейсмана?

— Какие открытия? — он говорил со зловещим спокойствием.

— Возможно, это и нельзя назвать открытиями в полной мере. Я просто говорю о тенденции, об общем направлении современной научной мысли, общепринятой в этом вопросе точке зрения, если можно так сказать.

Глядя на меня в упор, и не моргая глазами, профессор подался вперед.

— Надеюсь, вы не будете отрицать, — он принялся один за другим загибать пальцы, перечисляя аргументы, — это пропорции черепной коробки являются непогрешимым индексом в констатации геологической эпохи, к которой принадлежит реликтовый индивид.

— Это бесспорно.

— Что теория телегонии, еще пребывает на уровне sub judice?

— Несомненно.

— И то, что эмбриональная плазма принципиально отличается от яйцеобразующей корпускулы парфеногенезиса?

— Ну разумеется! Конечно же! Именно так! — с неподдельной радостью воскликнул я, упиваясь своей находчивостью.

— И что это доказывает? — спросил он неожиданно мягким, увещевательным тоном.

— А? Что? — промямли я, сбитый с толку последним вопросом.

— Да, что же это доказывает? — Сказать? — голос его тихо рокотал. Напоминая воркование голубя.

— Конечно же, скажите.

— Это доказывает, — он внезапно яростно взревел, так, что у меня зачесалось в ушах. — Что вы — отъявленнейший шарлатан из всего Лондона, изворотливый журналист-пресмыкака, в котором научных знаний ни на йоту не больше, чем элементарной человеческой порядочности.

Он вскочил с кресла. В его глазах сверкал неукротимый гнев. Но даже в столь критическое мгновение я успел заметить и удивиться, насколько несообразно с, гигантской головой было мало его тело. Он едва доставал головой до моего подбородка. Это была какая-то укороченная пародия на Геркулеса, чья мощь целиком ушла в глубину, ширину, и в прекрасно развитой мозг.

— Ахинея! — кричал он, сильно подавшись вперед, вцепившись руками в стол, от чего костяшки его толстых пальцев побелели. — Именно так, дорогой сэр. Я сейчас нарочно нес наукообразную ахинею. Вы надеялись меня обмануть, обхитрить, вы с вашими куриными мозгами? Вы, жалкие щелкоперы, воображаете себя всемогущей силой, способной кого-то наказывать, кого-то поощрять: вот этого надо поддержать и он сделает карьеру. А этого пожалуй, стоит осудить, пустить о нем дурную славу, и он в ней утонет, как в смрадном болоте. Ваше племя — само то же болото. Вонючие черви, мыльные пузыри, невежды. Но со мной у вас ничего не выйдет. Я поставлю вас на место. Джордж Эдвард Челленджер — вам не ровня. Он предупреждал вас, «не суйтесь», вы не послушали, теперь пеняйте на себя. Сейчас вы будете наказаны, мой дорогой Мелоун. С вас — штраф. Вы затеяли опасную игру, и мне только остается пожалеть, что вы ее проиграли.

— Послушайте. Давайте все-таки поспокойнее, сэр. — Проговорил я, пятясь к двери и незаметно ее приоткрывая. — Вы можете сколько угодно нести, по вашим же словам, ахинею. Но всему есть предел. Не вздумайте распускать руки.

Он медленно надвигался с недвусмысленным намерением.

— Неужели? — На мгновение он остановился и засунул руки в карманы короткой, как у подростка, куртки. — Несколько подобных вам я уже вышвырнул из моего дома. Вы будете четвертым, или пятым по счету. За каждого мне пришлось заплатить штраф в три фунта пятнадцать шиллингов. Накладно, конечно. Но, что поделаешь, — нужно. Итак, сэр, почему бы вам не последовать за вашими братьями по перу? Думаю, настало самое время.

И он опять медленно направился ко мне, смешно, как балерина, разводя в стороны носки. Я, конечно, мог пуститься наутек и в мгновение ока оказаться у дверей, выводивших из дома на улицу, но такое поведение мне показалось недостойным, и, кроме того, во мне самом начал закипать гнев. Да, изначально я был безнадежно не прав, однако оскорбления и угрозы этого человека вселили в меня чувство справедливого негодования.

— Потрудитесь держать руки подальше, сэр. Я этого не потерплю.

— Да что вы? — Его черные усы вздернулись, и сардоническая улыбка обнажила отлично сбереженные белые клыки. — Так таки и не потерпите?

— Не будьте идиотом, профессор, — прокричал я. — Куда вас несет. Я вешу более двухсот фунтов. Я — спортсмен, — играю центрального нападающего в лондонском клубе регби. Неужели вы надеетесь что…