Затерянный остров

Перемещением от вехи к вехе путешествие Уильяма не ограничивалось. Тут же, на борту судна, совершались и другие путешествия, куда более захватывающие. Его жизнь стала такой насыщенной по сравнению со всеми предыдущими годами, словно он только сейчас и родился на свет. Именно теперь Уильям ощущал себя собой. Прежний Уильям Дерсли казался лишь бледной тенью нынешнего, который даже выглядел более настоящим — что подтверждали отражения в зеркале. Он уже успел загореть, и загар очень шел к его темной масти. Лицо слегка округлилось, глаза сияли ярче. Легкая белая одежда подчеркивала мальчишеский облик. Из зеркала в каюте на Уильяма смотрел школьник с озорным прищуром. Именно так — вот дела! — Уильям себя теперь и ощущал по большей части.

Но, конечно, не всегда. Временами на него накатывала внезапная паника. Самые сильные ее приступы случались среди ночи, когда из-за духоты, а может, из-за легкого несварения он то и дело просыпался. Тогда, вглядываясь в полумрак каюты, прислушиваясь к жужжанию вентилятора и посвистыванию-шипению корабельных механизмов, Уильям задавался тревожным вопросом, что он вообще здесь делает. Вся затея с поисками острова мгновенно представлялась иллюзорной и нелепой, а он сам — невесть зачем болтающимся посреди Тихого океана. Даже Терри в такие минуты казалась пришельцем из иного, пугающего мира, словно призрак, которого Уильям нечаянно разбудил. Раз или два, проснувшись вот так посреди темного пролива между днем вчерашним и завтрашним, он камнем уходил на дно глубочайшего отчаяния, где его сознание мерцало едва заметным огоньком в черной бездне. Приступы плохого настроения случались у него и дома, однако до этой безнадежной пустоты им было далеко. Уже успокоившись и оглядываясь назад, Уильям гадал, что же это все-таки такое — плата за насыщенную жизнь или последствия несварения. Впрочем, утреннее солнце, апельсиновый сок и сводка «Радионовостей» неизменно возвращали в сияющий золотой мир, и его мысли снова обращались к экзотическим островам. А еще — гораздо чаще, пожалуй, — к Терри.

Теперь Уильям не сомневался, что без памяти влюбляется в свою спутницу. Ничего подобного он не испытывал ни к кому уже много лет (а возможно, и никогда) и смутно чувствовал, что такое больше не повторится. Остатки здравого смысла подсказывали: это все наваждение, он едва ее знает, она много-много моложе, они совершенно разные люди, и ничего хорошего выйти не может. Ко всем этим доводам он оставался глух. У него внутри словно взорвалась бомба, начиненная цветом и вкусом. Он снова стал вожделеющим и глазеющим юнцом. Озадаченный, сбитый с толку, Уильям уже не представлял, как жил раньше. Тот, прежний Уильям, ехавший в Сан-Франциско на встречу с пожилым торговцем П.Т. Райли, казался скучным и жалким, наивным, словно едва народившийся на свет младенец. Он не помнил, когда впервые заинтересовался Терри всерьез, но теперь она завладела им полностью, представляясь одновременно самым настоящим и самым эфемерным человеком в мире. Пропадая из виду, она тут же превращалась в призрак, и Уильям отчаянно пытался восстановить в памяти ее образ, совместить расплывчатую картинку с ощущением, неотвязно его преследующим. А потом она возникала перед ним снова реальнее всякой реальности. Словно существовала тут всегда. Образец женственности, подлинное воплощение всех легенд. Уильям давно миновал ту стадию, когда Терри казалась просто милой и желанной. У него сжималось сердце от другого — от мелочей, от внезапно открывавшихся подробностей внешности: светящегося на солнце легкого пушка на руках, волшебной родинки на левой щеке, легких теней под глазами от недосыпа. Один их вид вызывал умиление.