Затерянный в сорок первом

Гармаев, как всегда, неподражаем! Не успел еще леденящий душу волчий вой закончиться, как лес озарился вспышками выстрелов. Караульщиков выбивали одиночными винтовочными выстрелами, а вот по кабинам автомобилей прокатился вал пулеметного и автоматного огня. Темнота не пошла на пользу – кого-то из фашистов сразу не добили. В отличие от детей, некоторые из которых, вместо того чтобы упасть в снег, только присели или, вообще, остались стоять, немецкие недобитки отреагировали правильно, то есть рухнули и открыли огонь. Из караульных выжил, похоже, только один, но в машинах достали явно не всех – в двух открылись двери, из которых кто-то вывалился и теперь вел огонь, прикрываясь автомобильными колесами.

Караульщика приложили быстро, но пронзительный крик с дороги дал понять, что кому-то из детей досталось от огня, и уже не важно, от нашего или немецкого. Одного из двух стрелков, что прятались под машинами, тоже завалили быстро. А вот второй никак не хотел умирать. Вооружен он был автоматом и, по-видимому, являлся опытным воякой. Экономные автоматные очереди рвали стволы деревьев и взметали снег на наших позициях. Ко всему этому он постоянно перекатывался под днищем грузовика, не давая взять себя на прицел и придавить огнем.

– Гранату бы ему туда бросить, – скрежетал зубами Жорка.

Гранату бросать было нельзя – на беду, он залег под головной машиной, и осколками вполне могло посечь детей, что лежат рядом. Они же и мешали стрелкам хорошенько прижать немца. Крикнуть детям, чтобы отползли в сторону? Как бы этот гад не стал по ним стрелять, видя, что прикрыться ими не удастся. Добить-то мы его все одно добьем, но не хочется лишних жертв. Еще и время поджимает – на дороге раненые дети. Несколько минут промедления могут стоить им жизни. Есть! Фашист визгливо заорал, наверное, хорошо достали.

От задних машин к головной бросилась пара человек, до того приближавшихся к колонне ползком. Огонь из леса почти стих – стреляли только с другой стороны дороги. Оттуда атакующую пару видно не было, но сидели там лучшие стрелки, других и не послали бы, потому как место стремное – огонь с двух сторон в засаде вообще опасен для нападающих. Короткая автоматная очередь, и от машин замахали руками. Тут же послышались команды сержантов о прекращении огня. Нет, несмотря на то, что времени на обучение личного состава катастрофически не хватает, что-то вбить все же удается. Может, потому, что злостные нарушители техники безопасности на войне долго не живут?

Тут же к трассе метнулось несколько человек. Один из санитаров склонился над кем-то, рядом встал боец и, держа автомат у плеча, стал осматривать окрестности, поводя туда-сюда стволом. Остальные двинулись к машинам, громко спрашивая, не требуется ли кому помощь. Вот еще один боец присел, значит, раненый не единственный. Плохо. Черт, похоже, еще один. Что за непруха сегодня.

На дорогу выскочил одним из первых, правда, во второй волне, когда туда ломанулись почти все.

– Контроль! – раздался крик от машин, и тут же грохнул одиночный выстрел.

Подбежал к санитару, что возился у первой нелепо пострадавшей жертвы нашей засады. Темнота сгустилась, и в слабом свете карманного фонаря происходящее было понять сложно. Боец разрезал темные и липкие на вид тряпки на груди щуплой девчонки-подростка. Она уже не кричала, а только молча шевелила окровавленными губами, на которых вздувались темные пузыри. Прострелено легкое. Даже такой далекий от медицины человек, как, я понимал, что шансов у нее практически нет. Здесь чудо нужно. Наконец санитар справился с окровавленной одеждой и приступил к перевязке. Он только успел наложить тампон на груди, повернул девочку на бок, открыв моему взгляду большое темное пятно на снегу, как раненая захрипела и обмякла.

– Все, – боец опустил тело назад, запахнул на груди обрывки разрезанной ранее одежды и виновато глянул на меня. – Тут, в общем, сразу было ясно…

Черт… Мать… Блин… И кто виноват? Я, отдавший приказ? Было бы лучше, если бы немцы довезли ее туда, куда хотели? А куда хотели? Да и почему только ее, а всем этим детям было бы лучше? Не знаю и теперь не узнаю никогда!

Раненых оказалось еще трое – одна девушка, пацан и наш боец, все же угодивший под ответный огонь автоматчика. Самым сложным было ранение парнишки – пуля пробила бедро, но ни кость, ни крупные кровеносные сосуды не задела. У двух остальных касательные – девушке оцарапало руку, а боец остался без куска скальпа, ну и еще его здорово оглушило. Жить будут.

Пока разбирались с обстановкой, собирали трофеи и разукомплектовывали технику, готовя ее к уничтожению, удалось выяснить, откуда все взялось.

Передо мной стоял парень на вид лет шестнадцати-семнадцати. Высокий, почти с меня ростом, худой, хотя одежда это скрывала, но видно было по лицу. В глазах, излучающих радость, одновременно скрывалось легкое опасение.

– Как зовут?

– Павел. Кулинич. Павел Семенович, – паренек волновался и старался выглядеть старше.

– Лет тебе сколько, Павел Семенович?

– Восемнадцатый уже пошел.

– Понятно. День рождения неделю назад справлял?