— Послушай, у меня есть предложение, — небрежно сказал Лафайет. — Что, если ты забудешь обо мне на эти две недели? А потом ты смог бы нарисовать красной краской несколько шрамов, а из воска приделать парочку рубцов, и тогда…
— Замолчи, — решительно остановил его СФВ. — Будем считать, что я ничего не слышал. Да за такую штуку меня сразу вышибут из гильдии!
— Не вышибут, — поспешил успокоить его Лафайет. — Если ты будешь молчать, то я тоже не проболтаюсь. Обещаю.
— Да, заманчивое предложение, но я не могу на это пойти. — СФВ пошевелил угли, чтобы огонь равномерно накалял щипцы. — Видишь ли, приятель, тут дело принципа. Как я могу забыть о своем призвании и долге? Даже если бы ты был нем, как рыба, я никогда не согласился бы на это.
Он вынул из огня щипцы и критически осмотрел их. Потом послюнявил палец и дотронулся им до раскаленного металла — раздалось громкое шипение.
— Отлично, у меня все готово. Не мог бы ты раздеться до пояса? Нам пора начинать.
— К чему такая спешка? — попробовал возразить Лафайет, отступая в дальний угол камеры. Он судорожно ощупал кладку стены.
— Один-единственный неплотно пригнанный камень, — взмолился он. — Хоть какой-нибудь заброшенный подземный ход!
— Сказать по правде, я и так уже замешкался с тобой, — отозвался СФВ. — Хватит тянуть время! Для начала поработаем немножко над эпидермисом, потом перейдем к физическому воздействию, а в полночь перекусим. Да, забыл тебя спросить: ты будешь заказывать ужин? Полтора доллара. Дороговато, конечно, но я слышал, сегодня будет куриный салат и булочка с вареньем.
— Благодарю, я на разгрузочной диете. Кстати, я нахожусь под наблюдением врача. Мне противопоказаны любые потрясения и удары, особенно электрические…
— Ерунда все это! На твоем месте я бы ел все подряд, по американскому методу. Но…
— А ты что-нибудь слышал об Америке? — изумленно спросил Лафайет.
— Кто же не слышал о знаменитом Луиджи Америке? Он делает вермишель и макароны. Вот только герцог у нас скупердяй — не хочет ввести талоны на питание…
— Я все слышал, Гроунвельт, — раздался громкий мужской голос.
В дверь, находящуюся в противоположном конце подземелья, вошел высокий, подтянутый мужчина в пенсне, с гладко зачесанными седеющими волосами. На нем были облегающие желтые брюки, туфли из красной кожи с загнутыми мысами и рубашка с оборками. На пальцах сверкали перстни с драгоценными камнями. Под коротким плащом, отделанным горностаем, угадывалось небольшое брюшко. Лафайет безмолвно уставился на него.
— А, это вы, ваша светлость, — небрежно бросил палач. — Ведь вы же знаете, что я всегда говорю то, что думаю.
— Смотри, как бы ты однажды не сказал лишнего, — оборвал его незнакомец. — Выйди, мне нужно поговорить с заключенным.
— Так нечестно, ваша светлость. Я как раз раскалил щипцы под номером четыре до рабочей температуры.
— Неужели я должен объяснять тебе, что мне трудно будет вести беседу с твоим клиентом, если здесь будет стоять запах паленой кожи?
— Пожалуй, вы правы.
Гроунвельт засунул щипцы обратно в угли и с сожалением посмотрел на О’Лири:
— Ничего не поделаешь, приятель.
Седовласый мужчина, прищурившись, разглядывал О’Лири. Как только за СФВ закрылась дверь, он подошел к решетке.
— Итак, мы снова встретились, — начал он и вдруг замолчал, нахмурившись. — Что такое? — спросил он. — У тебя такой вид, словно ты повстречался с привидением.
— Ни-Никодеус? — прошептал Лафайет.
— Если это пароль, то мне он неизвестен, — резко оборвал его герцог Родольфо.
— Вы… вы не Никодеус? Разве вы не помощник инспектора по континуумам? Не могли бы вы заказать срочный телефонный разговор и отправить меня в Артезию?
Герцог свирепо уставился на О’Лири:
— Перестань молоть чепуху, Ланселот. Сначала ты врываешься в мои приемные покои и несешь всякий вздор. Потом под самым носом у самых надежных охранников убегаешь из тюрьмы строгого режима. И для чего? Чтобы открыто заявиться в пивнушку на набережной — просто напрашиваешься, чтобы тебя снова арестовали. И снова убегаешь. Тебя хватают в третий раз, когда ты на глазах у стражи кидаешься в карету некоей знатной дамы. Ну что ж, может быть, я не слишком быстро соображаю, но все-таки я понял, что к чему: ты хочешь мне кое-что продать.
— Да? — только и смог выговорить Лафайет. — Да, конечно. Значит, вы поняли наконец?
— И что же дальше? — зарычал Родольфо.
— Дальше? — переспросил О’Лири.
— Ну что ж, ты, видно, намерен играть со мной в прятки. Это ни к чему не приведет, уверяю тебя. Давай, попробуй сбежать еще раз! Но не обольщайся — я не приползу к тебе и не стану умолять, чтобы ты рассказал мне все, что тебе известно о леди Андрагорре…
В голосе герцога зазвучали просительные нотки, он чуть ли не с мольбой заглянул в глаза Лафайету.
— О леди Андрагорре? — пробормотал О’Лири. — Я должен рассказать вам…