Затянувшийся отпуск с черной кошкой

Раздался далекий тихий шелест. Постепенно этот звук усиливался, приближаясь. Вдруг вода озера словно вскипела, покрывшись возмутившими ее разбегающимися кругами. Дождь. Постоянно меняющаяся тональность и громкость шелеста, шелеста от невидимых капель, падающих на ветви елей, и шелест от таких же капель, падающих в озеро. Эти звуки переплетались, перебегали в пространстве, создавая непередаваемую песнь дождя, неотделимую от места, где он шел. С ветвей моей ели заструились тонкие струйки воды, капли сливались в маленькие ручейки и исчезали в траве. Под самой елью было сухо, вода не попадала через чащу иголок. Так же неожиданно дождь прекратился, последние капли упали с веток, озеро успокоилось, и опять наступила тишина, покой, вечность. Я снова был близок к отключению сознания.

Гортанный звук раздался с высоты – крик птицы. Я сделал над собой усилие и с трудом выбрался из-под веток, разминая затекшие мышцы. Над озером кружил ворон, издав еще раз свой крик, он скрылся за краем леса.

Надо было уходить, недаром Степаныч называл это место тяжелым.

Избушка

Я несколько раз обошел вокруг озера. Вот шалаш под елью, вот зарубка на ели, от которой начинался путь домой в деревню. А в какую сторону идти мне в поисках избушки Марфы? Во сне все было просто, но условно. От шалаша я примерно определил место, с которого Марфа меня позвала, даже пробовал от этого места идти дальше в лес. Никаких примет, намеков, можно было заблудиться. Что делать?

В озеро впадал небольшой ручеек. Его не было видно, но в том месте, где он протекал, под травой хлюпала влажная почва. Кстати, из озера ручей не вытекал, вода, наверное, уходила через подземные каналы.

Ручей и навел меня на мысль: «Во сне, когда я пытался догнать Марфу, под ногами была вода. Не вдоль ли этого ручья я шел?». В любом случае выбора не было, я надел рюкзак и углубился в лес. Землю в лесу покрывала опавшая с елок хвоя, и здесь ручей хорошо виднелся. Он проложил себе извилистый путь, обтекая корневища деревьев, и, весело журча, бежал навстречу. Иногда попадалась еле заметная тропа, переходящая с одного берега ручья на другой. Я шел правильно. Очень хотелось пить. Чай к этому времени в термосе кончился, но водой из ручья я не рисковал, помня печальный опыт геолога. В чем причина такого действия воды? Какой воды? Озерной или приносимой ручьем? Я не знал.

Прошел примерно час пути. Ели стояли передо мной, казалось, сплошной стеной. В их корнях пропал и ручеек. Непроходимое место. Поискать более свободный, обходной путь? «Иди прямо!» – повелительно прозвучало в голове. Я, хоть и с трудом, исколовшись о жесткие иголки, пробирался дальше, прямо через чащу. Наконец, отодвинув в сторону очередную густую еловую ветвь, оказался на небольшой светлой поляне. Сверни чуть в сторону, в поисках легкой дороги, и на поляну не выйдешь, не найдешь. Да и не пустят сюда никого не нужного, как тогда, у дома Марфы.

На другой стороне поляны примостилась маленькая бревенчатая избушка, вросшая в землю. Вот она, «землянка» Марфы. Над двускатной крышей, засыпанной иголками и поросшей травой, чернела труба. На поляну выходило играющее солнечными бликами оконце: «Заходи, жду тебя».

Сначала я хотел пройти к избушке напрямик, через заросшую высокой травой поляну, но не решился. Прошел вдоль опушки леса, пока не оказался у двери, прикрытой большой еловой лапой.

Дверь, закрытая на деревянный вертушек, легко открылась. Наклонив голову, я шагнул внутрь.

«Дома! Дома», – звучало в голове, хотя я никогда здесь не был! Возможно ли такое? Уютно, душевно, покойно.

У входа возвышалась неровная, сложенная из темного камня печь. У топки лежали приготовленные дрова, на плите замер чайник. За печью размещался топчан, застеленный пестрым одеялом. Перед единственным оконцем, выходящим на поляну, стоял стол, сколоченный из досок. Из-под стола виднелся край такой же табуретки. На противоположной от входа стене висела полка с посудой, прикрытая не до конца задернутой занавеской. С иконы в углу на меня строго смотрел Спаситель. В подвешенной под иконой лампадке огонек давно погас. Ниже, на полке, лежали несколько старых толстых книг.

«Дома, дома, дома, дома…» – продолжало звучать в голове.

Я присел за стол, по которому бегали солнечные зайчики от окна, отодвинул в сторону заправленную керосиновую лампу, едва не просыпав солонку, и притих. Вот сейчас скрипнет дверь и войдет хозяйка, Марфа, только что отлучившаяся ненадолго. Нет. Тишина.

Через неровные кусочки стекла в окне, промазанные на стыках замазкой, было видно, как плавно, от легкого ветра, колеблется трава, доходящая до края окна. Незыблемо стояли стражи – ели, окружая поляну и избушку, прикрывая их от постороннего внимания ощетинившимися колючими ветвями.

Тишину нарушил крик ворона. Он сделал несколько кругов над поляной и сел на вершину высокой ели напротив. Еще издал свой странный гортанный крик, взмахивая крыльями, и замер, глядя в сторону избушки. Я вышел. Ворон спланировал по дуге вниз и пропал среди травы.