Затишье

И не удивительно, что нестроевик Бертин не понял, да и не мог понять военного такого типа, как этот Янш. Янш, конечно, мерзавец, но дело, которое он защищал, — хорошее дело, дело Германии, поскольку речь идет о ее мировых интересах. Да, перед русскими в Брест-Литовске предстанет некий гигантский Янш. И он выторгует возможно больше благ за пролитую кровь немецкой молодежи, это его право и его долг. Генерал Клаус понимает этот долг и защищает это право более благородными, внутренне оправданными методами, чем какой-то случайный Янш. Надо рискнуть, надо бросить все силы на Запад, раз нам еще придется драться с ним, а если понадобится для этого хитрый трюк, так с божьего благословения пойдем и на трюки: скажем, что еще до начала переговоров все войсковые части уже были двинуты в дело. Конечно, в действительности мы двинем их не сейчас, дай бог, чтобы к весне, ибо кто знает, какое положение сложится к востоку от Вислы, как поведут себя наши союзники, а также Польша и Украина. Все это еще покрыто мраком неизвестности. Ему вдруг почудилось, что над его головой носятся снежные облака. Он улыбнулся и с удовольствием вытянулся.

Винфрид приправил свой ужин двумя стаканами крепкого бургундского вина марки «Помар» из запасов Лихова и поэтому не сомневался, что быстро заснет, еще слыша свист декабрьского ветра, треплющего верхушки елей, и перебирая в уме все, что он узнал за минувший день в ставке генерала Клауса. Главное — мир будет заключен. Русские не хотят и не могут сражаться. Новый военный комиссар Крыленко уже обратился из Могилева с посланием к русской армии и к немцам. Он сумел найти надлежащую форму, хотя, говорят, еще недавно был прапорщиком. И, значит, новоиспеченный капитан, горевший нетерпением рассказать обо всем своим друзьям, в особенности пессимисту Бертину, может заснуть сном праведника. Генерал Клаус утверждает, — Винфрид усмехнулся, — что уже научился кое-чему от советских людей: он понял, как важна пропаганда.

— Мы тут бранимся, — сказал Клаус, — делаем много, но плохо. Надо действовать лучше: всех, кто умеет грамотно писать по-немецки, сосредоточить в Ковно. Для пяти-шести умных голов еще найдутся штатные единицы в отделе печати и в пятом отделе.

Значит, надо переправить Бертина из Мервинска в Ковно — в отдел печати округа «Обер-Ост», где ему будет неплохо житься, хотя неких сестер милосердия, к сожалению, придется перевести в виленский гарнизонный лазарет № 2, который, кажется, помещается в пригороде Антоколь. Винфрид как-то побывал там, правда совсем по другим делам.

Впрочем, все это далеко не так просто, чтобы спокойно спать, ни о чем не помышляя. Опасностей не оберешься. Засыпая, Винфрид увидел перед собой ряды пехотинцев в защитного цвета мундирах, они маршировали на плацу, нарядные, как оловянные солдатики, в новой, с иголочки амуниции, которую теперь, во время войны, вряд ли где увидишь.

Наутро начались телефонные звонки, один за другим приходили представители различных отделов штаба и мервинской комендатуры, получали инструкции, поздравляли господина капитана, расспрашивали его. Явился и ротмистр фон Бретшнейдер, очень озабоченный тем, что у него могут забрать отряды егерей, пехотинцев и обозный парк. Винфрид успокоил его заверениями, коварства которых Бретшнейдер не понял.

Радости, скорби, что ждут нас,
В лоне времен сокрыты, —

продекламировал Винфрид, перефразируя слова одного классика, то бишь Шиллера, которого он считал земляком Берб и который действительно был им. Винфрид хотел объяснить ротмистру, что никто еще ничего не знает, пока русские парламентеры не вернутся в Брест-Литовск. Они обещали приехать и приедут. А примкнут ли к ним державы Антанты — на этот счет пусть господин ротмистр не ломает себе голову: Англия и Франция не желают иметь ничего общего с этим призывом к миру и знай себе твердят, что, мол, по договору 1914 года запрещается заключать сепаратный мир. Даже американцы, по обыкновению разговаривающие с таким апломбом, с каким могут говорить только янки и еще не сделавшие в этой войне ни одного выстрела, «оставляют за собой право предпринять тот или иной шаг».

— Хозяева России! — с возмущением и презрением воскликнул комендант Мервинска. — Какие-то проходимцы, заговорщики без роду без племени, как метко охарактеризовал их десять лет тому назад рейхсканцлер Бюллов. Трех недель не позволит им русский народ продержаться. Мы только должны дать генералам время опомниться и повернуть на Петроград.

Адъютант, подняв брови, дружески, почти с восхищением кивнул молодому заводчику в кавалерийском мундире.

— Давайте лучше предоставим это нашему генералу Клаусу и народным комиссарам, заседающим в Смольном. Они ведь знают, чего хотят и что делают. Во всяком случае, настаивая на скорейшем заключении перемирия, они обладают властью осуществить его. Ведь за ними — народ, как за всяким правительством, обещающим хлеб и мир рабочим и крестьянам.