- Вот-с, рекомендую,- проговорил хозяин,- мои дочки-с. Эту вот Катей зовут-с, а эту Настей, а эта вот моя свояченица, Марья Павловна, о которой я уже имел удовольствие вам говорить. Прошу любить да жаловать.
Владимир Сергеич поклонился Марье Павловне; она ответила ему едва заметным наклонением головы.
Марья Павловна держала в руке большой раскрытый нож;
ее густые русые волосы слегка растрепались, небольшой зеленый листок запутался в них, коса выбилась из-под гребня, смуглое лицо зарумянилось, и красные губы раскрылись; платье казалось измятым. Она дышала быстро; глаза ее блестели; видно было, что она работала в саду. Она тотчас же вышла из комнаты, девочки побежали за ней.
- Туалет-с немножко в порядок привести,- заметил старик, обращаясь к Владимиру Сергеичу,- без этого нельзя-с.
Владимир Сергеич осклабился ему в ответ и слегка задумался. Марья Павловна его поразила. Давно не видывал он такой прямо русской степной красоты. Она скоро вернулась, села на диван и осталась неподвижной. Волосы свои она убрала, но платья не переменила, не надела даже манжеток. Черты ее лица выражали не то чтобы гордость, а суровость, почти грубость; лоб ее был широк и низок, нос короток и прям; ленивая и медленная усмешка изредка кривила ее губы; презрительно хмурились ее прямые брови. Она почти постоянно держала свои большие темные глаза опущенными. "Я знаю,- казалось, говорило ее неприветное молодое лицо,- я знаю, что вы все на меня смотрите, ну смотрите, надоели!" Когда же она поднимала свои глаза, в них было что-то дикое, красивое и тупое, напоминавшее взор лани. Сложена она была великолепно. Классический поэт сравнил бы ее с Церерой или Юноной.
- Что вы делали в саду? - спросил ее Ипатов, желавший вовлечь ее в разговор.
- Сухие сучья резали и копали гряды,- отвечала она голосом несколько низким, но приятным и звучным.
- И что ж, вы устали?
- Дети устали; я нет.
- Я знаю,- возразил с улыбкой старик,- ты у меня настоящая Бобелина! А у бабушки были?
- Были; она почивает.
- Вы любите цветы? - спросил ее Владимир Сергеич.
- Люблю. .
- Отчего ты шляпы не надеваешь, когда выходишь? - заметил ей Ипатов,посмотри, как ты раскраснелась и загорела.
Она молча провела рукой по лицу. Руки у ней были невелики, но немного широки и довольно красны. Она не носила перчаток.
- И садоводство вы любите? - опять спросил ее Владимир Сергеич.
- Да.
Владимир Сергеич принялся рассказывать, какой у него в соседстве прекрасный сад у богатого помещика Н *.
- Главный садовник, немец, одного жалованья получает две тысячи рублей серебром,-сказал он между прочим.
- А как зовут этого садовника? - спросил вдруг Иван Ильич.
- Не помню, кажется Мейер или Миллер. А вам на что?
- Так-с,- ответил Иван Ильич.- Фамилию узнать. Владимир Сергеич продолжал свой рассказ. Девочки, дочери
Михаила Николаича, вошли, тихонько сели и тихонько стали
слушать...
Слуга показался в дверях и доложил, что Егор Капитоныч
приехал.
- А! проси, проси! - воскликнул Ипатов.
Вошел старичок низенький и толстенький, из породы людей. называемых коротышками, или карандашами, с пухлым и в то же время сморщенным личиком вроде печеного яблока. На нем была серая венгерка с черными шнурками и стоячим воротником; его широкие плисовые шаровары, кофейного цвета, оканчивались далеко выше щиколок.
- Здравствуйте, почтеннейший Егор Капитоныч,- воскликнул Ипатов, идя ему навстречу,- давненько мы с вами не видались.
- Да что,- возразил Егор Капитоныч картавым и плаксивым голосом, раскланявшись предварительно со всеми присутствовавшими,- ведь вы знаете, Михаил Николаич, свободный ли я человек?
- А чем же вы не свободный человек, Егор Капитоныч?
- Да как же, Михаил Николаич, семейство, дела... А тут еще Матрена Марковна. И он махнул рукой.
- А что ж Матрена Марковна?
И Ипатов слегка подмигнул Владимиру Сергеичу, как бы желая заранее возбудить его внимание.
- Да известно,- возразил Егор Капитоныч, садясь,- все мною недовольна, будто вы не знаете? Что я ни скажу, все не так, не деликатно, не прилично. А почему не прилично, господь бог знает. И барышни, дочери мои то есть, туда же, с матери пример берут. Я не говорю, Матрена Марковна прекраснейшая женщина, да уж очень строга насчет манер.
- Да чем же ваши манеры дурны, Егор Капитоныч, помилуйте?