Затишье

— Мы прекращаем производство на некоторое время, — подтвердил представитель министерства финансов, с явным облегчением обласкал свои шелковистые бакенбарды.

Капитан поднялся, нарушая всякие правила, автоматически собрал бумаги, уже немые, уже никчемные; швейцар распахнул перед ним створы дверей.

«Нельзя служить двум господам», — вспомнился голос Бочарова.

По Невскому бесконечно двигались экипажи, лошади цокали по округлым булыжникам, стучали шины колес. Мужики-атланты в покорном напряжении, подобрав похожие на подносы животы, подпирали грузный балкон, держали стены. Магазины были открыты, втягивали в душистое, озаренное разноцветными витражами нутро пестрые толпы. Серый и черный мрамор, влажный ветер, как по трубе, идущий с моря, глянец канала, выровненный с отвесными берегами, обрамленными решеткою. Как пятнадцать лет назад.

Наденька до вечера прождала: то веровала в свой талисман и успокоенно брала книгу французского романиста Жюля Верна «От Земли до Луны», уже разрезанную костяным ножичком, то сжимала пальцами виски и кидалась к окну. Бездеятельное ожидание вконец взвинтило нервы, и когда пришел Николай Васильевич, она не сдержалась:

— Ты не очень торопился. Мог бы подумать обо мне.

Николай Васильевич дернул щекой, выхватил перстень, швырнул его на стол и хлопнул дверью своей комнаты.

А она-то считала Воронцова всемогущим, она-то думала быть его помощницей, другом, идти с ним рука об руку, ибо он один из всех знал главную цель жизни! Так оскорбительно швырнуть ей в лицо… за ее терпеливую веру, за ее заботы… Она забилась в уголок дивана; на душе было пусто и тихо…

Утром оба сделали вид, будто ничего не произошло. Сидели за столом, Наденька сама хозяйничала. Но обоих одинаково раздражал бархат нумера, пропахший чужим табаком, кислятиной вина и женских духов, усмехающиеся рожи сатиров на челе камина. Обоих тяготила отчужденность, невозможность объясниться. С какой радостью откликнулись они, когда постучал поручик Мирецкий. Он всегда был кстати, всегда умел расшевелить Воронцова и Наденьку: одного — точными и колкими выпадами, другую — оригинальностью суждений.

Поручик не стал целовать поспешно протянутую Наденькой руку, Воронцову только кивнул.

— Я пришел попрощаться, — сказал небрежно.

— Разве ты уже все здесь закончил?

— Мне сделали выгодное предложение, любезный Николай Васильевич. И при нынешних обстоятельствах было бы непростительной глупостью не принять его… Прошу освободить меня от обязанностей по заводу. Тем более, что теперь они потеряли всякий смысл.

Воронцов растерянно вертел в пальцах вилку: по мельхиоровой тяжелой ручке пробегал тусклый блик.

— Но как же так, Владимир, я не понимаю…

— Ты всегда отличался широтою взглядов. Поверь, я не могу иначе. Было бы весьма досадно, — он обернулся к Наденьке, — если бы эта просьба моя повлияла на наши добрые отношения.

— Хорошо, господин Мирецкий, будь по-вашему. — Воронцов выпустил вилку, она тоненько созвякала. — Корабль дал течь и крысы бегут!

— Нелепо упираться в столб, когда рядом ворота! — воскликнул Мирецкий.

— По возвращении в Мотовилиху я перешлю вам причитающуюся сумму и премию за безукоризненную службу. А теперь будьте добры нас оставить.

Мирецкий пожал плечами, поклонился Наденьке, вышел.

— Ты черствый, мрачный себялюбец! Ни дружба, ни любовь, ничто не священно для тебя! — Наденька говорила мертвым голосом, крутя в пальцах сапфировый перстень.

Капитан заперся в своей комнате. В камине, подживленном прислугою еще перед завтраком, звучно занялись дрова. Наденька подалась к огню, но не согревалась.

Стучали. Неужели вернулся Владимир? Передумал, не оставляет их!.. Не Мирецкий — тучный господин в мохнатой шубе, в теплой шляпе, сбитой на затылок. Роскошные баки на румяном яркогубом лице.

— Честь имею видеть Надежду Михайловну Воронцову, супругу великого преобразователя Мотовилихи? — напористым баритоном заговорил он, расшаркиваясь, раскидывая полы шубы с переливчатым дорогим мехом подклада. — Где же, осмелюсь спросить, сам Николай Васильевич? Мне сказали, что он в нумере! И разрешите представиться: поверенный в делах господина тайного советника Лазарева Анемподист Анемподистович Корелин!

Вспомнился подарок Лазарева: шкатулка черного дерева с инкрустациями и пушечка в ней позолоченная, с серебряными ядрами…

— Да, да, Николай Васильевич сейчас выйдет.

Воронцов вышел — усы легли подковкою, желваки взбугрены на скулах. Корелин закружился перед ним, ошеломляя словесным фейерверком.

— Разденьтесь, пожалуйста, и говорите толком, — досадливо поморщился Воронцов.

Поверенный Лазарева — мигом в прихожую. Явился в отличном коричневом с искрою костюме, золотые цепки по округлому брющку. Потирал руки.