Затишье

— Трогай, Зиновий! — велела Наденька.

Рысак загнул голову, обрадованно фыркнул.

И вот вылетели на Каму. Толпы осыпали крутой берег. Многие скинули шапки, крестились. Вопили, свистели мальчишки. По Каме сплошной лавиной пер осатаневший лед. Полосатые бока льдин вздымались и опадали, с треском сшибались крутые лбы. Грохот, скрежет, стоны, брызги. Пламенно вспыхивает вода, проваливается мраком. А издали — гром, гром, гром. Словно там огрузла гигантская туча и никак не может разрешиться и рычит в ярости.

— Ура-а! — Ольга сорвала шляпку, больно ударила каблуком в Костин сапог.

Толпа дружно подхватила, приседая от радостной натуги.

У Кости защипало глаза, он поскорее отвернулся, втянул в ноздри воздух. Поручик что-то говорил Наденьке в самое ухо.

Бочаров старался не думать об этом, старался вслушиваться в ливневый шум ночного сада, но ничего поделать с собой не мог. Совсем рядом спит она, сунув ладошку под щеку. Нет, она не спит, она тихонько пробирается по саду, и шорох деревьев скрадывает ее шаги. Лунный свет в окошко меж стволов, тени и бледные полосы. Ее не видно в этих полосах — она в белом, как невеста. Сейчас, вот сейчас легонько стукнет она в раму…

Кто-то постучал. Костя уткнулся в подушку, но стук повторился. Костю — в жар, в озноб.

— Тихо, Бочаров, тихо…

Татарское, скуластое лицо, длинные волосы. Да ведь это же парень, которого видел Костя в библиотеке Иконникова.

— Одевайся, Бочаров. Александр Иванович зовет тебя!

Костя через окно спрыгнул в траву, прикрыл створки.

— Я Ирадион Костенко, — шепотом назвался портняжка. — Да не к воротам, чудной. За мной иди.

Они отодвинули доску в заборе, миновали, спотыкаясь, какие то гряды, вышли на узенькую, стиснутую оградами улицу. Пахло пылью, гнилым, прогорклым. Здесь, наверное, никогда не бывало весны.

— Однако ж ты не трус, — белозубо в темноте улыбнулся Костенко.

— Да я ни о чем не успел подумать…

Шли быстро. Порой навстречу попадались темные фигуры, Одни покачивались, цеплялись за стенки, другие замирали с угрозой. Ирадион держал руку в кармане.

Неожиданно вырос шпиль кафедрального собора, выбеленный луной. Она округло висела над городом в беззвездном небе. Возле дома архиерея и семинарии светло, хоть читай. Но Ирадион свернул в переулок, подполз под забор. Было сыро, что-то налипло на руки. Следом за Костенко перебегая от дерева к дереву, Бочаров очутился под самой стеною дома. Ирадион по пояс стоял в каком-то овале, обрамленном кирпичом, бесшумно отнимал тесовые перекрестья забитого окна. У Кости от возбуждения постукивали зубы.

Они протиснулись в подвал, закрыли за собою лаз. Темень непроглядная. Ирадион нашарил руку Бочарова, потянул. Точкой прорезался свет, портняжка открыл дверь, она оглушительно скрипнула. Узкая лестница вела наверх, на исходе ее стояла свеча. Пыльные запахи подвала сменились жилым духом табака и кухни. Перед Бочаровым был знакомый коридор и дверь в кабинет Иконникова.

Александр Иванович стоял перед входом в халате, радостно разбросил руки, обнял Ирадиона, подал Косте ладонь. Пальцы были сухими, горячими.

— А земля все-таки вертится, — сказал, жестом приглашая в кабинет.

С интересом оглядел Бочарова, потеребил бородку. Движения его, заметил Костя, стали теперь совсем не такими, как тогда, в канцелярии Комарова: нервически резкими, беспокойными.

— Повзрослел, возмужал, — говорил Иконников. — Ну, садись и рассказывай.

Будто заново пережил Костя и пустоту, которая оказалась вокруг после провала организации, и советы старого бомбардира, и разговор с жандармским подполковником. Все было будто вчера.

— Вы, Бочаров, человек впечатлительный, импульсивный, — заговорил Иконников. — Потому и трудно вам выработать в себе умение трезво оценивать обстоятельства. Но это придет, придет… Значит, полковник Нестеровский готовит вас к Мотовилихе, — он улыбнулся глазами, помял бородку. — Я тоже готовлю к Мотовилихе. Обстановка складывается так, что почти беспочвенная моя идея становится реальностью.

Ирадион несколько ревниво следил за разговором, ему, очевидно, хотелось, чтобы Иконников обратил внимание и на него, но Александр Иванович продолжал:

— Жаль, что я ничего не успел. Вам придется начинать почти заново, в изменившихся условиях, когда борьба идей под давлением сверху станет скрытнее, сложнее, а потому и ожесточеннее.

Он оборвал себя, обернулся к Ирадиону:

— Так вот, друзья мои. В Пермь прибыл флигель-мерзавец Мезенцев. Комиссия под эгидой Комарова сложила свои полномочия. В моей библиотеке снова произвели обыск. Конечно, ничего не нашли! Я говорю все это к тому, что следствие все равно с места не сдвинулось и скоро будет закончено. Считайте это советом старшего товарища, завещанием, чем угодно, но я очень прошу вас помнить о следующем. Пока в городе Мезенцев — никаких актов не производить. Пусть жандармы сочтут арестованных за всю организацию.