Затмение

И то, и другое было вполне логично. Во-первых, старлей был среди них старшим по званию, во-вторых, как и все, под контролем заведующего личной боевой подготовкой военнослужащих базы (в те страшные вечерние минуты буквально разорванного прямым попаданием снаряда) определённое количество часов в неделю проходил тренировки с реальными бойцами и голограммами, а значит, не был задохликом и знал, как обращаться с плазменным ружьём. Бывшее место в штабе должно было позволить ему использовать навыки по координации действий солдат. А раз его назначали главным на этом участке леса, то к нему автоматически переходила и доля ответственности за судьбу вверенных ему людей.

На всякий случай Миронов прислал несколько солдат на подмогу, но всё равно охрана «госпиталя под открытым небом» выглядела как-то несолидно, принимая во внимание потенциальную опасность. Но это было хоть что-то…

Сонное оцепенение было нарушено зуммером оперативного канала связи, прозвучавшим из внутренних динамиков шлема, который спящий старлей держал в руках.

Тихий, почти неслышный из-под чёрной бронированной полусферы звук заставил бывшего дежурного встрепенуться, затем, приходя в себя от короткого беспокойного сна, надеть шлем и голосовой командой подключиться к каналу.

— Старший лейтенант Красин слушает…

— Это Миронов, — прозвучал запыхавшийся, словно от бега, голос командующего. — Будьте готовы к отражению внезапной атаки. Мятежники высадились на планету большим составом, равным или превышающим наши силы. Возможно, целью одного из их отрядов будете вы, поэтому удвойте бдительность и отслеживайте любое подозрительное движение. И включите энергомаскировку.

Подполковник имел в виду особый режим системы терморегуляции бронекомбов, при котором внутренний контур, как и всегда, обеспечивал бесперебойный обогрев тела, а внешний искусственно охлаждался до температуры окружающей среды, что существенно снижало риск обнаружения при помощи тепловизоров. Минус этого режима заключался в большом расходе энергии аккумуляторов, из-за чего его нежелательно было использовать даже несколько часов.

Но Красин посчитал, что сейчас рискнуть можно.

— Вас понял. Ещё указания?..

— Нет. В ближайшее время придётся действовать автономно. На свой страх и оправданный риск. Помните: у них цель — уничтожить вас, а у вас — спастись. Не жалейте плазмы. Случится что-то с ранеными или со спецами — отдам под трибунал. Всё, до связи.

Канал отключился.

Старший лейтенант тут же переключился на общее квантовое соединение всей своей группы и кратко изложил слова Миронова остальным, при этом вставая и подхватывая с земли одолженную у кого-то плазменную винтовку.

Возражений не последовало.

Через двадцать секунд раненые уже были окружены плотным охранным кольцом, из входивших в которое каждый прислонился к своему дереву с оружием наизготовку, и те из «пациентов», кого разбудило сообщение Красина, заворочались, извлекая из специальных карманов бластеры.

А ещё все, кто мог, активировали энергомаскировку и тут же практически слились с холодными стволами деревьев или снегом, кое-как прикрытым ветками.

Они были готовы защищаться.

Лес (1,5 километра на восток-северо-восток от Сталочной), 04:44.

От деревни бежали долго и быстро, как показалось Ксюне, Лине, Омелю и Ише, по физической форме всё же заметно отстававшим от сталкеров, а тем более от военных. Миронов всего один раз чуть сбавил темп — наверное, разговаривал с кем-то по квантовой связи, — но потом вновь вернул прежнюю скорость.

Никто из сталков не издавал ничего, кроме тяжёлого дыхания. Хотя мысли роились у всех, а кое-кто даже считал, что должен как можно скорее всё всем рассказать.

Этим «кое-кем» был Омель. По пути он пробовал играться со своей способностью, ощущал мысленно копошение множества людей в деревне, чувствовал какие-то тени в лесу чуть к северу и на полврести к западу — но не знал, как рассказать обо всём этом Миронову. Не знал, поверит ли тот, не решался обратиться, а в придачу ещё и не мог: требовалось поддерживать хорошую скорость отдаления от Сталочной, а рассказывать что-то на бегу было несподручно. К тому же, ощущения были не такими отчётливыми, как раньше, но причины этого подросток осознавал очень смутно — и надеялся позднее узнать ответ на свой пока не высказанный вопрос.