Затмение

— Вот и мне интересно, так ли это, — говорит Эван и кружит меня, будто мы в центре танцевального зала. Делает это так легко и непринужденно, что я невольно подхватываю ритм и не сразу понимаю, что вторая его рука лежит у меня на талии. — Завтра, на рассвете, Дэш. Одень что-то такое же потрясающее. Никогда бы не подумал, что мужской наряд превращает женскую задницу в произведение искусства.

— Потому что далеко не каждая задница выглядит так соблазнительно, — вздернув нос, переиначиваю я. Не хочу, чтобы он думал, будто я одна из безликого множества его игрушек.

— Поверь, я обратил на это внимание.

Он отпускает меня, и пока я пытаюсь переварить случившееся, уже оказывается в седле. Проезжает мимо и ладонью скользит по моему подбородку.

— Это не приглашение, герцогиня Аберкорн, — говорит сухо и официально. — Если я не увижу тебя завтра, считай, что нажила большие неприятности на свою неповторимую задницу.

— Он мне не нравится, — говорит Грим, когда и герцог, и его эскорт полностью исчезают из виду.

— Мне тоже, — совершенно бессовестно вру я.

Потому что этот стервятник теперь уж точно застрянет в моей голове. Сначала шахматы, теперь — охота. Что за игру он ведет? Не может быть, что просто… ухлестывает за мной. Или может?

глава 13

Я люблю драгоценные камни, золото и серебро. Но люблю их не как украшения, а в виде цифр в счетных книгах. Особенно, когда вижу положительный баланс после вложения.

Встреча с великим герцогом немного выбила меня из колеи, но я быстро прихожу в себя, стоит нам с Гримом приехать в порт. Да, это странно, что знатная дама лично занимается таким не женским занятием, как проверка груза, но, поверьте, это единственный способ держать в руке каждый слиток золота, который везут с рудников. Мой покойный муж любил говорить, что деньги, как и ветреные женщины, быстро привыкают к чужим рукам. Стоит пустить дела на самотек, довериться ушлому счетоводу — и все, тебя тут же начнут обирать, как липку. Поэтому он лично обучал меня вести подсчеты, делать ставки, рассчитывать выгоду и делать прочие скучные дела, которые благородные господа считают работой для наёмных рабочих. Сначала мне это казалось скучным, потом я понемногу привыкла, а теперь получаю истинное удовольствие от того, что читаю цифры лучше, чем опытный астроном — звездное небо.

Конечно, все богатство не сгружают в открытую. Я начала подготовку к этой игре еще год назад, сразу после того, как похоронила своего мужа. И теперь у меня в руках и портовый секретарь (закладные на дом запечатали его рот лучше всякой взятки), и корабль с командой, и целая сеть агентов, которых я, так или иначе, спасла от встречи с виселицей. Но я никогда не была скрягой, поэтому, пока с милой улыбкой диктую перечень груза, Грим бросает секретарю звякающий от монет кошель. Пройдоха тут же прячет его в потайной карман камзола и, склонившись над бумагой, повторяет вслед за мной:

— Саженцы лиственницы белой, саженцы красного дуба, десять бочек картофеля, три бочки оливкового масла. — Перо скрипит от его усердия. — Три мешка овсяной муки, три мешка кукурузной муки…

Ближе к вечеру все это «добро» развозят в нужные места: часть на монетный двор, часть по ювелирным мастерским. Через пару недель, если дела будут идти своим неспешным чередом, я подомну под себя всю торговлю дорогим барахлом. Но я мечу выше, гораздо выше, именно поэтому не рискую озвучивать цели даже в собственных мыслях.

В аптекарской лавке все так же душно, но на этот раз я — не единственный ее посетитель. Аптекарь крутится юлой и просит нас с Гримом подождать. Я говорю, что каждая минута моего времени стоит дороже, чем любой порошок, который он будет толочь, но до моего слуха доносится нетерпеливое покашливание из тайной комнаты, куда он водил нас в прошлый визит. Грим понимает меня без слов — выходит за дверь и растворяется, пока я, присев на стул, жду своей очереди. Там женщина — в этом нет сомнений. И раз я сижу здесь, то выходить она будет не через парадную дверь.

Я мысленно терпеливо повторяю одну и ту же считалочку — если сделать это четыре раза подряд, то выйдет примерно минута. Всего проходит около семи прежде, чем раздается негромкий шорох открывшейся и закрывшейся двери, и аптекарь появляется передо мной весь взъерошенный и полный раскаяния за мое вынужденное ожидание.

— Компоненты не помогли? — спрашивает он, озадаченно потирая лоснящийся лоб.

— Нет, все сработало просто великолепно. Но мне нужна еще мера драгоценной пыли и толченая руда.

Аптекарь тут же выдает то и другое и интересуется, не нужны ли мне капли от бессонницы или нюхательная соль от головной боли.

Отказываюсь и, не прощаясь, выхожу на улицу.

— Молодая, белокурая, выше тебя ростом, родинка — вот здесь. — Верный страж указывает на место под правым глазом.

О, я хорошо знаю эту родинку. Моя неудавшаяся соперница, старшая дочь маркиза Ластера — Тара. Ее прочили в невесты наследному принцу, но мой отец оказался убедительнее. И, насколько мне известно, даже после нашего побега Тара так и не добилась расположения принца.