Затмение

Как бы ей хотелось воспарить в небо и полететь домой. Там ее встретила бы семья; старая марионетка, свисающая с потолка в гостиной, ожила бы и поприветствовала бы ее, радуясь, что она вернулась.

Ей было страшно.

Она чувствовала себя одинокой и покинутой.

Когда в душе с новой силой вспыхивал страх, она плакала. Или, вернее сказать, пыталась заплакать. Слез не было.

Болела голова. Она закрывала глаза. Старалась расслабиться и отогнать боль. Затем, в страхе, что заснет, снова открывала, не хотела подвергать себя риску. Причину боли она точно не знала, вероятно из-за нехватки воды. Смрадный воздух в помещении стал невыносимым.

Сначала она сидела в углу, опираясь спиной о стену, старалась устроиться получше, но потом отказалась от этого, слишком удобное положение, уснешь – и не заметишь.

Хотя возможно, все это было бесполезно.

Она знала, что смерть где-то близко. Она прожила хорошую и честную жизнь. И теперь нельзя было позволить страху и гневу взять верх, она должна думать о чем-то позитивном. О своей семье.

Вероятно, нужно просто лечь.

Расслабиться.

7

Южная Исландия – за год до обнаружения тела

Эта пожилая женщина мне определенно нравилась. Я убедила себя в том, что в Катрин сохранилось что-то от бабушки Исбьёрг, возможно какая-то чудинка, манера говорить, обхождение. На секундочку я даже представила, что сижу с бабушкой, а не с ее подругой, которую совсем не знаю.

– Могу я что-нибудь тебе предложить, дитя мое? К сожалению, я совсем перестала печь.

Посмотрев на свои костлявые пальцы, она пояснила:

– Больше не полагаюсь на себя: руки ослабли и дрожат. Вот что годы делают с человеком.

– Мне ничего не нужно.

– Что за чепуха! У тебя очень усталый вид. Давай принесу тебе стакан молока.

– Буду очень признательна, – согласилась я, не хотела показаться невежливой.

В доме был тяжелый воздух, и все батареи работали на полную мощность, хотя уже наступило лето. На меня снизошел покой. Видимо, насчет усталости старушка была права; я чувствовала некоторую слабость, даже тошноту и боль в суставах. Как при гриппе. Слишком много работала. Проклятое репортерство. Все эти смены, перегрузки, конечно, были полным безумием.

Медленно передвигаясь, Катрин направилась в кухню. Я пожалела, что не вызвалась сходить сама.

– Может, хочешь печенья к молоку? – громко крикнула она из кухни, изо всех сил напрягая старческие голосовые связки.

– Да, спасибо.

Она вернулась в гостиную со стаканом молока в одной руке и начатой пачкой молочного печенья – в другой, затем с трудом села за стол; казалось, она даже немного постарела от напряжения. На ее лице читались явные следы прожитых лет, и похоже, эти годы были нелегкими.

– Вы помните бабушкин дневник? – спросила я так тихо, словно вообще не собиралась задавать вопрос вслух.

– Что ты сказала, дорогая? – переспросила Катрин, наклонившись вперед.

Я получила шанс отыграть все назад, будто ничего не говорила, но не воспользовалась им.

– Вы помните, что бабушка вела дневник? – На этот раз мой голос был громче.