— Моя хозяйка вовсе не умерла, кто вам сказал такое? Она сбежала с одним приезжим.
— Приезжим?
— Торговым агентом. Обувь продавал. — Он мрачно, зло рассмеялся. — Вот шлюха.
Он помог мне отнести чемоданы и коробки с книгами вниз. Я сообщил, что собираюсь подарить дом его дочери.
— Не вам, понимаете? Лили.
Квирк застыл на нижней ступеньке, чуть подавшись вперед с тяжелыми чемоданами в руках, склонил голову набок и смотрел в пол.
— Только одно условие. Она не должна продавать его. Я хочу, чтобы она здесь жила.
Я видел, как он решил поверить мне, будто что-то щелкнуло в его голове. Глаза его загорелись в предвкушении близкого счастья; подозреваю, что оформления документов он ждал с не меньшим нетерпением, чем получения моей собственности, пусть и не напрямую. Он поставил чемоданы, словно все его проблемы находились в них, и выпрямился, не в силах скрыть ухмылку.
Да, я отдам ей дом. Надеюсь, она станет жить здесь, надеюсь, разрешит мне навещать ее, моя юная хозяйка,
Я зашел на кухню, выглянул в окно и увидел Касс. Она стояла на пригорке за пятачком, где когда-то был огород, рядом с молодой березкой. На ней свободное зеленое платье, руки и стройные икры открыты. Я заметил, как сочетаются ее светящаяся кожа и серебристо-белая кора дерева. С ней был ребенок, хотя нет, не ребенок, скорее идея ребенка, даже не образ, а призрачные очертания. Кажется, она заметила меня, повернулась и пошла к дому. В своей зеленой тунике и сандалиях она, казалось, явилась из Аркадии повидаться со мной. Когда она двигалась по заросшей тропинке, легкая ткань платья льнула к телу, и я в который раз подумал, как похожа она на Деву с картин Боттичелли, вплоть до мальчишеской угловатости. Касс вошла в комнату, нахмурилась и внимательно огляделась, словно ожидала здесь увидеть кого-то. Одну руку она подняла над головой, раскрыв ладонь, словно хотела поймать что-то летящее к ней. Она стояла, наполненная до краев, напряженная. Глаза ее светились зеленью. Теплое дыхание коснулось моей щеки, клянусь вам, так и было. Призрачный дар памяти! Какой живой она казалась, словно свое воплощение, посланное меня приветствовать, пока другая она, березовая богиня, дожидается снаружи, складывает стрелы в колчан, ослабляет тетиву золотого лука. Касс! Сияющий лик, темно-золотистый ореол волос, изящный нос в россыпи веснушек, серо-зеленые глаза — мои глаза, бледная изящная шея. Сердце сжалось от боли, я протянул руку, позвал ее по имени, и, кажется, она остановилась, вздрогнула, словно в самом деле услышала мой голос, но тут же исчезла, оставив после себя лишь искрящуюся россыпь, которая поблекла и растворилась. Снаружи, в саду, золотой статуей застыл ошеломленный день.
Живи, цветок, родным хранимый небом. [10]У цветка есть бутон. В жизни бывает плохо. Моя Марина, моя Миранда, о, моя Пердита.