Затмение

Что именно в прошлом заставляет настоящее выглядеть в сравнении с ним таким бледным и легковесным? Мой отец, например, сейчас кажется мне более яркой и реальной фигурой, чем при жизни. Даже матушка стала до конца близка и понятна, только когда осталась лишь в памяти. Я отношусь к ним, как к архаичной семейной паре, эдаким Филемону и Бавкиде, неразлучно связанным этим домом, обреченным жить рядом, ухаживать друг за другом, вместе понемногу превращаться в серый гранит с каждым восходом и закатом, с каждым новым днем, который неотличим от прошедшего, не спеша каменеть, медленно обрастать песчинками, отмеряющими годы. Ребенком я решил, что когда придет время покинуть свой очаг, они отступят, две смиренных кариатиды, открыв для меня портал в будущее, и, не проронив ни слова жалобы, с терпеливым изумлением станут наблюдать как я, не оглядываясь, ухожу все дальше и дальше, с каждым шагом, с каждой новой милей не уменьшаясь, а набухая силой и важностью, их переросший родителей, непостижимый сын. Когда они умерли, я не горевал. А сейчас спрашиваю себя: не мстят ли они мне сейчас этими видениями, навязывая некую часть потерянной жизни, которой я в свое время не захотел уделить подобающее внимание? Быть может, они требуют полагающуюся им долю сыновьих причитаний, долг, которым я когда-то пренебрег? Ибо здесь чувствуется какая-то скорбь, и сожаление; горечь нереализованных обещаний, неисполненной надежды.

* * *

В первые дни моего отшельничества я не видел никого, по крайней мере, ни одной живой души. После звонка от Лидии не хотел больше брать трубку и так боялся снова услышать вдруг резкий бесцеремонный окрик телефона, что в конце концов отключил его. И тут — какая наступила тишина! Я погрузился в нее словно в какой-то неподвижный теплый питательный раствор. Но я не позволил себе расслабиться в беззаботной неге, нет, что вы! В начале меня переполняла энергия, каждый день я вскакивал с первыми лучами солнца. Я принялся усердно приводить в порядок хаотично разросшийся сад, вырывая пригоршнями траву, врубаясь в кусты ежевики, пока не окровавились руки и пот не стал заливать глаза. Кусты роз, посаженных матерью, все еще растут, но превратились в дикие. Под лопату то и дело попадался какой-то ископаемый картофель, от которого осталась лишь оболочка, смачно лопающаяся под каблуком и сочащаяся белой слизью. Резво семенят пауки, извиваются черви. Я был в своей родной стихии. Вскапывая податливую землю в разгар жаркого лета, я ощущал, как подступает безумная эйфория. Время от времени бормотал какой-то бред, пел, смеялся, иногда даже плакал, не от огорчения, а напротив, в каком-то диком восторге. Мои подвиги в саду не имели никакого смысла, я не собирался ничего здесь высаживать; просто получал удовольствие от самого процесса работы, и в конце концов все забросил, оставив горы вырванной травы и вереска сохнуть и гнить на солнце, пока все не затянет новая поросль.