Затмение

— Как вы сказали, это зависит от точки зрения. Разумеется, это крайне радикально. Но Пейн, как мне кажется, это провидец, который нацелился слишком высоко, не революционер в агрессивном смысле и не истинный почитатель результатов французской революции, хотя так и может показаться. Он порицает не владение частной собственностью, а неограниченное её использование в корыстных целях. Мне говорили, что Питт тайно симпатизирует большей части написанного Пейном.

— Чьи-либо симпатии пусть лучше останутся тайной, в наши-то времена, — сухо ответил Дэниэлл. — Не знаете, он еще жив?

— Кто, Пейн? Бог знает. Сейчас во Франции никто не знает, кто жив, а кто умер.

Они замолчали.

— Боюсь, я вынужден отказаться, — сказал Росс.

Дэниэлл закрыл табакерку и высморкался в изящный, но скромный батистовый платок. Через распахнутое окно доносилось приятное воркование голубей. Стоял тёплый августовский день.

— Я ценю ваше мнение и мнение ваших друзей, благодарен за приглашение и надеюсь, отказом не поставлю на себе клеймо неблагодарного ханжи, но я не могу заставить себя судить своих ближних.

— Нужно просто интерпретировать нормы права, действующие на территории графства.

— Да, но это включает в себя вынесение приговора. Сейчас я стараюсь быть законопослушным гражданином и надеюсь оставаться им и впредь. Но были времена, когда я бросал закону вызов, и не исключено, что в будущем это повторится. Вероятно, не ради себя. Лично мне не грозит остаться без крыши над головой и работать в ужасающих условиях, слечь с туберкулезом в тридцать или видеть, как голодает жена, а голые дети барахтаются на полу хижины. Мне не грозят соблазны стащить дрова для очага, чтобы согреться, или убить зайца, чтобы накормить семью. Но в таких случаях закон зачастую не принимает во внимание условия, в которых совершалось правонарушение. Так произошло с моим слугой, его отправили в тюрьму на два года, где он и умер. Я — не революционер в том смысле, который вкладывают в это слово якобинцы. Я сторонник неприкосновенности частной собственности. Я не люблю воров. Но наказания за это слишком жестоки. Если передо мной будет стоять человек, обвиняемый во вторжении в частные владения и краже кроликов, я не смогу не задаваться вопросом: а не поступил бы я так же, будь я на его месте? А если бы я поступил так же, как могу обвинять его?

— Правосудие не всегда слепо и жестоко.

— Конечно нет.

— Несомненно, вы не будете чувствовать то же самое по отношению к убийце, насильнику или поджигателю.

— Конечно, нет, но такие случаи обычно рассматривают вышестоящие суды.

— Значит, рассматривая менее серьезные правонарушения, вы смогли бы проявлять снисходительность.

— И воевать со своими коллегами по судейству? Сможем ли мы сойтись во мнениях о браконьерстве с Хью Бодруганом? Это будет началом очередной гражданской войны!

Дэниэлл закусил губу и взглянул на сидящего возле книжного шкафа Росса, высокого и худого.

— Судья не только судит ближнего своего, что не может вас не порадовать. Мировой судья не только карает. Его власть распространяется на цены, налоги и их использование, строительство дорог, ремонт мостов, осушение каналов. Управление делами в графстве. Такой энергичный человек, как вы, мог бы многое сделать на этой должности. Было бы чрезвычайно жаль отказываться от возможности принести столько пользы из страха слегка навредить.

Росс покачал головой и улыбнулся.

— Вы очень красноречиво убеждаете, мистер Дэниэлл. Хотел бы я в своем отказе быть столь же красноречивым. Если бы я был уверен, что мои потенциальные соседи по скамье разделяют это мнение или хотя бы открыты для обсуждения, мое решение могло бы быть другим. Если бы законы этой страны стали более либеральными или снисходительными, я был бы рад их представлять. Но сейчас, под угрозой беспорядков как во Франции, мы катимся назад. Даже разговоры о снисхождении, либеральных идеях, реформах, об улучшении условий для бедных равносильны измене. Тебя просто заклеймят как якобинца и осудят как предателя. На прошлой неделе в Лондоне повесили человека за кражу одного фунта пятнадцати шиллингов из лавки. Теперь бросают в тюрьму без суда и следствия. Любой будет под подозрением, если выскажется на людях слишком неосторожно. Да, я знаю, — подхватил он, видя, что Дэниэлл собрался возразить, — я хорошо знаю причину, и в какой-то мере разделяю и понимаю эти меры. Но все зашло уж слишком далеко, это уже не оправдать общественным благом или обеспечением общественной безопасности. Пытаясь преодолеть тиранию за границей, мы рискуем установить тиранию в своей стране. Разве вы не видите, что для человека с моими убеждениями было бы большой ошибкой принять ваше предложение?

Дэниэлл вздохнул и поднялся.