Затмение (ЛП)

— Я был так одинок, — сказал Оззи, — и почувствовал, что вы посланы мне в утешение, чтобы стать помощницей, женой и матерью, новой матерью для Сары и Энн. Как же я был счастлив в тот день, когда вы ответили на мои чувства. Дом викария теплый и удобный, сами увидите. Немного в запустении — в двух комнатах грибок, и нужно починить один из каминов, но мы вскоре всё исправим.

Произнося эту фразу, он стоял спиной к огню, сложив руки за спиной, под полами шелкового фрака. Сиреневые перчатки лежали на столе рядом. Морвенна пыталась найти слова для ответа. Первым побуждением было разразиться слезами и выбежать из комнаты, но в споре с Джорджем и Элизабет с ней обращались как с ребенком, и теперь она не позволит себе ребяческого поведения. Вместо этого, не глядя на преподобного Уитворта, она пробормотала что-то вроде: она не уверена, что отвечает взаимностью на его чувства. Эти слова были ближе всего к откровенному отказу. Будучи скромной девушкой, причем скромность прививалась ей как христианская добродетель обоими родителями, Морвенна против собственной воли была польщена его предложением, и хотя непоколебимо этому противилась, всеми силами пыталась убедить Оззи, что она ему не подходит, но так, чтобы не задеть его чувства.

Ничего не вышло. Оззи не желал сдаваться ,и как хозяин их совместной судьбы, поцеловал ей руку.

— Это вполне естественно, мисс Чайновет... Морвенна. Вполне естественно. Все дамы, все добропорядочные дамы на пороге замужества колеблются и полны смущения. Но чувства будут взаимными, уверяю вас. Я ведь не только священнослужитель, но и человек пылких чувств. У вас нет причин меня бояться. Мы вместе взрастим нашу любовь. Я буду лелеять ее и смотреть, как она разрастается.

Морвенна вырвала руку. Во время этого признания она подняла взгляд на лицо своего ухажера и заметила промелькнувшее в его глазах выражение, которое женщина более опытная опознала бы как похоть. Морвенна видела это лишь мгновение, но все равно сочла пугающим и неприятным. Смущенно запинаясь, она начала снова. Частично враждебно, частично извиняясь, она сказала, что совершенно не отвечает на его чувства и опасается, что никогда не ответит. Затем, снова увидев лицо Осборна и поняв, что ей удалось хотя бы частично донести до него свою мысль, пробившись сквозь завесу самомнения, робко пошла на уступки и заявила, что ей нужно время. Это был тот же предлог, что и с Джорджем. Время для нее — самое главное. Если бы приготовления к свадьбе можно было притормозить, то вероятно, всё само собой бы угасло. В ее шатком положении важно было хотя бы отложить брак.

Осборн ушел недовольным и слегка обиженным. Конечно, он не принял отказ всерьез, а винил Джорджа и Элизабет, что те не подготовили почву. Он знал, что в конце концов всё пойдет как положено. Но почувствовал, хотя и смутно, внутренний стержень в этой застенчивой и худенькой девушке и понял, что это нужно тактично побороть перед тем, как будет назначен день свадьбы. А пока придется довольствоваться нездоровыми фантазиями.

Для Морвенны последовала еще одна кошмарная неделя. Ее мать прислала Элизабет письмо с заверениями, как она счастлива узнать подобные новости. Старшие Чайноветы, узнавшие обо всем позже, как обычно бывало, одобрили брак и также поздравили невесту. Крупица утешения была лишь в том, что мать подчеркнула в письме: на этой неделе она не получила обычного письма от дочери и ждет его.

Решение разрешить ей вернуться в Тренвит с мистером и миссис Чайноветами и Джеффри Чарльзом приняли поздно вечером. Элизабет сказала Джорджу:

— Почему бы ее не отпустить? Пожалуй, с самого Рождества она была заключена здесь в четырех стенах. Несколько недель никак не повлияют на предстоящее замужество. В конце концов, Осборн овдовел только в начале декабря.

И Джордж согласился. Он не хотел, чтобы девушка совершила что-нибудь от отчаяния, отсутствие Осборна могло бы смягчить ее сердце. Но на самом деле его больше заботило сердце Осборна, а не Морвенны. Он понимал, что наживка в три тысячи фунтов не становится менее притягательной, раз ее нельзя немедленно заглотить, он также замечал, что мистер Уитворт провожал девушку глазами, куда бы она ни пошла. О дяде Оззи, Конане Годолфине, как раз говорили в свете, и Джордж как нельзя более склонялся к этому выбору. Желание ни одной из сторон не ослабевало, и ни одна из сторон не позволила бы его охладить.

Оказавшись в Тренвите, вдали от подавляющих волю Джорджа и Элизабет, Морвенна ощутила, что начала новую жизнь или, по крайней мере, снова вернулась к прежней.

К свободе дышать, свободе снова мыслить, избавившись от дум про ухажера, свободе гулять пешком и верхом и разговаривать — как только она избавилась от угрозы замужества без любви, избавилась от необходимости принимать решение. Уже в Тренвите она написала длинное письмо матери, объяснив всё или почти всё и спросив, не может ли она приехать на недельку домой, прежде чем будет принято окончательное решение.