Затмевая могущественных (Викториум-2)

Через седло лошади Бромхэда была перекинута окровавленная косуля, или, может быть, это была антилопа. Я не слишком хорошо разбираюсь в местной фауне.

– Смотрю, мистер Бромхэд, вы снова обеспечили нас свежим мясом к ужину, – заметил Чард.

– Хорошим, свежим мясом, – подтвердил Бромхэд. Он как будто оживал во время своих охот. Как будто лишь они могли развеять его вечную меланхолию, что постигла лейтенанта в Роркс-Дрифт.

– А все-таки лучше бы вы мне дали выстрелить в нее, мистер, – проворчал ехавший позади Бромхэда Поттер. – Выстрел-то у вас был не слишком удачный. Несчастная еще милю пробежала с вашей пулей.

– Не милю, мистер Поттер, – спрыгнув с коня, обернулся к нему Бромхэд, – не больше сотни футов.

– Пусть бы и так, – отмахнулся бур, – у меня бы и шагу не сделала. Недаром же я зовусь Давид Поттер Три ружья.

Он тоже спрыгнул с седла. Но не доверил своего коня солдатам. Сам увел его в конюшню, чтобы обиходить.

– Кстати, а почему именно Три ружья? – задал я вопрос, по большей части риторический. Ведь ни Чард, ни Бромхэд ответить мне на него не могли. – И почему он всегда таскает с собой три ружья?

– Стрелял при мне он только из одного, – заметил Бромхэд.

Мы втроем отправились под широкий навес. Именно там мы проводили больше всего времени днем, спасаясь от жары. В душных казармах было попросту нечем дышать. А торчать на солнце сил уже не было. Большинство солдат роты Б сейчас валялись под почти таким же навесом, только в несколько раз больше. И только рядовой Хитч носился вокруг заставы с винтовкой, поднятой над головой. Торлоу всерьез воспринял мои слова – и принялся делать из Хитча настоящего солдата. В этом, как говорят, ему помогали другие сержанты роты.

Вскоре к нам присоединился и мистер Поттер. От него остро пахло конским потом и кровью убитой косули – или антилопы. Он уселся за стол, опершись на него локтями, и с истинно бурской основательностью закурил трубку.

– Мистер Поттер, – от нечего делать задал я ему вопрос, – а что означает ваше прозвище, которым вы так гордитесь?

– Три ружья, – усмехнулся он, и я понял, что бур давно уже ждет этого вопроса. Он был сильно разочарован, когда понял, что мы ничего не знаем о нем. – Первое у меня – для охоты. Из него я стреляю антилоп и прочую дичь. Второе – для обороны от хищников. Из него я бью леопардов и львов, когда те осмеливаются напасть на меня. А третье – старый роер моего деда – для самого опасного хищника.

Поттер весело рассмеялся.

– Это про кого вы? – не понял Бромхэд.

Поттер тут же прекратил веселиться. Вполне серьезно поглядел в глаза молодому лейтенанту.

– Для людей, юноша. Из третьего ружья я стреляю в людей. После пули из роера мало кто выживает.

После этих его слов надолго повисла напряженная тишина.

Зулусы плясали. Это была по-настоящему варварская пляска. Пляска тех, кто не верит в Господа. Пляска тех, кто завтра может уйти в небытие. Отец Уитт приехал в Улунди, к вождю Кечвайо, вечером того дня, когда играли свадьбы молодые зулусы, уходящие на войну.

Кечвайо с уважением принял черного жреца белых людей и его дочь. Он усадил их на почетное место рядом с собой. Предложил лучшей еды. И предложил вместе с ним освятить именем бога белых людей свадебный ритуал.

– Они завтра уходят воевать с красными куртками, – объяснил Кечвайо, – а этой ночью должны зачать побольше детей.

– Это лишь увеличит количество вдов и сирот, – ответил на это отец Уитт. – Я не стану благословлять языческих ритуалов. Я привез вам много крестов – и готов обратить в нашу веру всех, кто хочет этого. Я расскажу вам про Христа и Деву Марию. Послушайте меня и отвратите свои мысли от насилия.

– Ты не хочешь благословлять свадьбы, – вздохнул Кечвайо с притворным разочарованием. Не очень-то ему требовалось благословение бога белых людей. Что он может тут – в Зулуленде? Его земля и сила заканчиваются на том берегу Буйволиной. – Тогда просто посмотри.

Бьют барабаны. Зулусы пляшут свадебный танец. Молодые мужчины и женщины выделывают простые коленца. Чернокожие парни держат в руках копья, искусно вырезанные из дерева. Девушки с голой грудью, прикрытой лишь бусами и в юбках из листьев, закрываются легкими щитами. Выстроенные двумя длинными шеренгами, они напоминают солдат на плацу, если бы не ритуальные движения.

Под бой барабанов парни прыгают на девиц, целят копьями в их щиты. Те уклоняются. Шеренги меняются местами – и все начинается сызнова. А барабаны все наращивают и наращивают темп. Парни и девушки движутся все быстрее и быстрее. Мелькают копья. Дрожат перья на легких щитах. Шеренги меняются и меняются местами.

Раз. Другой. Третий!

Барабаны все громче. Темп все быстрей.

У преподобного Уитта начинает болеть голова от этого грохота и притопывания сотен ног. Ему кажется, что он вот-вот рухнет на землю. Дочь видит это и поддерживает отца. Маргарет тоже нехорошо, но она держится лучше. Ее личико побледнело, однако пальцы крепко сжимают отцовский локоть.