Но все это было еще впереди. А тогда «Восток» уже вышел на орбиту. Через несколько минут корабль покинул зону связи и летел над Тихим океаном. Что тут началось! Все зааплодировали, выскочили из бункера, стали обниматься. Даже С.П. (ракета сработала отлично, а он — старый ракетчик) расчувствовался, подошел обниматься и поздравлять. Но у меня было совсем другое настроение: торжествовать рано, да и сглазить можно (в этом смысле попытки поздравлений и объятия сильно раздражали), а главное, все самое трудное и сложное впереди — ориентация, включение тормозной установки, спуск (температура плазмы — тысячи градусов!), посадка. Какие поздравления?!
Присутствовавшие на пуске расселись по машинам и поехали в здание, где началось заседание Госкомиссии. Как же без заседания или собрания — национальная традиция! По любому поводу молебен, или тусовка, или пресс-конференция, даже в самое неподходящее время. Эта манера не исчезла. Более того, укрепилась и обросла новыми обрядами.
На заседание должно было прийти сообщение с первого измерительного пункта на юге страны, который устанавливал связь с бортом корабля перед самым его входом в атмосферу. О том, насколько точно прошла ориентация корабля и включился тормозной двигатель, надежных сообщений в адрес Госкомиссии еще не поступало (тормозной двигатель должен был включаться над Гвинейским заливом, а прошел ли сигнал по коротковолновому радиоканалу, было неизвестно). О том, как проходил спуск, мы могли узнать только перед посадкой. В частности, определить правильность траектории спуска по времени исчезновения радиосигнала: когда корабль входил в плотные слои атмосферы, вокруг него образовывалось радионепроницаемое облако плазмы. Пропадать связь должна в момент, когда спускаемый аппарат снизится до 70–80 километров.
Это второй крайне напряженный момент всего полета. Но сигнал пропал в ожидаемый момент. Еще, наверное, минут двадцать — тридцать тяжелого молчаливого ожидания, и наконец — уже по телефону — пошли доклады из Саратовской области: «Видели парашют», «Видели космонавта в оранжевом костюме». И вот: «Корабль на земле, космонавт в порядке!»
Когда «Восток» приземлился, возникло вдруг странное ощущение: мир изменился, нечего делать, некуда спешить, не за что волноваться…
Но ничегонеделанье продолжалось недолго (секунды, минуты?). Неожиданно возникла новая и срочная забота: вылет к месту посадки Гагарина, чтобы непосредственно от него услышать его впечатления. Через час назначен вылет, но от нашей гостиницы (она неподалеку от старта) до аэродрома километров пятьдесят. Начальство умчалось на своих машинах. Ждать не будут. Самолет улетит в назначенный час (это правило обычно выполнялось). Срочно найти машину! Но такой идеей, как вы понимаете, был одержим не я один. У подъезда гостиницы стояла «Волга» начальника экспедиции. В ней уже сидели водитель и пассажир. Мы с Раушенбахом, не спрашивая разрешения, тут же заняли свободные места. И в этот момент на крыльцо гостиницы с чемоданчиком в руке быстро выходит Бушуев. Вот черт! Сажать моего начальника некуда. Но Бушуев, мгновенно оценив обстановку, не моргнув глазом, кричит: «Иван Иванович, вас срочно к телефону!» Начальник экспедиции выскочил из машины и исчез в дверях. Бушуев уселся на его место и скомандовал: «Поехали!» А водителю что: начальства здесь как собак нерезаных, кого слушать? И мы помчались. Через некоторое время Раушенбах ехидно спросил: «А кто это так удачно вызвал к телефону Ивана Ивановича?» По лицу Бушуева скользнула ухмылка, и он промычал что-то невразумительное, скосив глаза в сторону водителя.
Хотя мы отправились последними, все же через какое-то время на горизонте увидели нескончаемую колонну машин начальства и постепенно подтянулись к ней. Когда уже проезжали через Ленинск (городок около станции Тюра-Там, в котором жили военные, обслуживающие полигон), явно лучше нас ориентирующийся в обстановке Бушуев вдруг обратил внимание на то, что мы оказались впереди, и быстро сообразил: «Все ясно — свернули в «маршальский квартал» — отмечают, негодяи! И без нас! Налево!» Вроде бы и неудобно — «не приглашали». — «А вам нужно особое приглашение? Это наше дело! И наше торжество!»
Он не ошибся. Уже все столы расставлены, и сесть некуда. Оживление, смех: «Куда же вы пропали?» Соорудили еще один стол, и начались тосты. Первым поднялся Келдыш и предложил тост за военных! «Товарищ маршал, товарищи генералы… оплот…» Это шокировало. В такой день! Что это с ним? Может, простая вежливость? Ведь формально за этим столом мы в гостях у военных, поблагодарить можно и позже. Похоже, причина была в другом: в эти дни решался вопрос об избрании нового президента Академии наук. Возможно, фактически этот вопрос был уже решен и тост мог быть выражением благодарности за поддержку военных? Без их поддержки такое решение в то время не прошло бы. Дипломаты! Игроки!