Зато ты очень красивый (сборник)

– Однажды я поняла, что не надо рассказывать всяким левым людям, случайным прохожим, бабушкам в очереди о своих сокровенных мечтах. И даже человеку, которому ты очень хочешь понравиться, не надо раскрывать свои цели. Потому что в наше время у людей начисто нет идей и многие совершенно не способны мыслить самостоятельно. Да-да, многие не в состоянии определиться, чего они искренне хотят добиться в жизни. Потому что для этого надо уединиться, задуматься, быть искренним с самим собой. А многим моим знакомым, видишь ли, лень покопаться в себе, вскрыть свои тайные комнаты, вспомнить детство и отрочество, выявить самую главную мечту и самую важную цель. Намного проще, развалившись в кресле, ожидая очереди к парикмахеру, полистать журнал и почерпнуть оттуда пару затертых истин, пару глянцевых, кем-то уже намеченных целей. Удешевленных, усредненных, к которым стремится большинство. Можно так же, чуть прищурив левый глаз, вглядываться в повседневность, выявляя наиболее престижные пути, удачливые ходы. А еще проще присвоить чужую оригинальную мечту. Украсть. И тогда твоя мечта уж точно не сбудется в полном объеме или сбудется, но как-то не так. В искривленном виде. Как будто картинка, отразившаяся в зеркале комнаты смеха. Тем более, Маруся, не надо было рассказывать ему о том, чем тебе хочется заниматься, что ты считаешь высокой, достойной целью. Уж с этим у большинства людей дела обстоят и вовсе туго. Так что вот так. Черт. Мне очень жаль. Мне действительно жаль. И я удивляюсь, как тебе удается все это так спокойно воспринимать.

Потом они курили на балконе, наблюдая беспечную стайку школьников, которые играли в снежки в парке под окнами, громко визжа, засовывая друг другу снег за шиворот. И когда Ася ушла, Маруся еще некоторое время сидела на подоконнике, листая свою коллекцию фотоальбомов о жизни редких, вымирающих животных. Опустив книгу на колени, она смотрела в окно, вспоминая разгневанную Асю, улыбалась и думала о том, что подруга, как всегда, все немного упрощает и заостряет, превращая повседневность в злободневный телерепортаж.

Как-то в конце февраля, вечером, они столкнулись в книжном магазине возле стеллажа с последними монографиями и новенькими учебниками по экологии.

– Ты чего это здесь делаешь? – совершенно спокойно, как всегда ничему не удивляясь, спросил Митя.

– Книжку ищу. Вот эту, – и Маруся указала на учебник, который он держал под мышкой.

– Она последняя. Я за ней специально сюда приехал. А тебе зачем?

– Я готовлюсь поступать в аспирантуру, – гордо сказала Маруся, сжала губы и хмуро посмотрела на него из-под бровей.

– Будешь писать диссертацию про потепление. И со временем станешь профессором потепления, – поддразнил он.

Далее последовала напряженная тишина, которая длилась неизвестно сколько, так как Аси не было поблизости и некому было засекать время, за которое Маруся немного обиделась, хотела уйти, но была поймана за локоть. Потом они были замечены камерой слежения возле кассы, где покупали учебник, один на двоих. В очереди Митя что-то долго и невозмутимо рассказывал, но его слова заглушал шум книжного, напоминавший гудение огромного улья. Маруся стояла рядом, внимательно и недоверчиво поглядывала на него, хмурилась, потом сдерживала смех и молчала. Магазинный турникет громко настороженно заверещал. Они остановились в дверях, долго рылись в Митиной сумке и показывали охраннику чек. На улице он приготовился, что Маруся, как обычно, ухватится за его рукав и начнет болтать. Но она медленно шла рядом, прятала руки в карманах, любовалась снежинками, блеском огоньков в витринах и ничего не говорила. И Митя с нетерпением ждал спасительного рассказа о чем угодно. Но молчание не нарушалось. От Митиных вздохов в небо над городом все чаще вырывался белый клубящийся пар. Чтобы как-то защититься от неловкости и молчания, он хотел сделать вид, что записывает что-то в молескин. Но молескина в кармане не оказалось. Митя рылся в карманах и медленно шел рядом с Марусей, пытаясь угадать, куда она смотрит, о чем думает, почему молчит. И тогда он впервые увидел ее лицо: затаившее надежду, готовое расплакаться, ждущее объяснения, изумленное вечерним небом, с мерцанием множества золотистых огоньков в глазах, оправленное в мех капюшона и изумрудный платок.

Снег в это время уже напоминал безе, на нем образовалась хрустящая заледенелая корка. На тротуарах красиво вилась поземка, затягивая белой пудрой рассыпанные тут и там ледяные дорожки. Снежинки сверкали в Марусиных волосах – она это чувствовала по тому, как Митя поглядывал на нее. Он еще немного помолчал, потом тихонько пробормотал сам себе:

– Я потерял телефон, а с ним – записную книжку. Я не оправдываюсь, это так, к слову.

Они бежали вниз по улице, среди толпы, окутанной вихрями снежинок. Навстречу им брели девушки, весело пружиня на каблуках, разрумяненные от морозца, с фирменными бумажными пакетами из магазинчиков. Парочки плыли навстречу, обнявшись. Стайки молодежи хохотали.