Заточенный с фараонами

На следующий день Картер двинулся по улице Столпов к бирюзовому храму и поговорил там с верховным жрецом. Хотя в Селефаисе особо поклоняются Нат-Хортату, в каждодневных молитвах поминаются все Великие боги, и жрец тонко чувствовал их расположение. И, подобно Аталу в далеком Ултаре, он настоятельно посоветовал Картеру не пытаться увидеть их, пояснив, что они вспыльчивы и своенравны и находятся под странной защитой безумных Иных богов из Внешнего мира, чей дух и посланник – ползучий хаос Ньярлатотеп. Их ревнивое стремление утаить чудесный предзакатный город ясно дает понять, что они не хотят допустить в него Картера, и можно лишь гадать, как они отнесутся к пришельцу, вознамерившемуся их увидеть и обратиться к ним с некоей просьбой. Никто еще никогда не находил Кадата, и вполне возможно, что никому не суждено найти его и впредь. Что же до слухов об ониксовом замке Великих, то они отнюдь не внушают доброй надежды.

Поблагодарив увенчанного венком из орхидей верховного жреца, Картер покинул храм и пошел искать овечий базар, где благоденствовал старый вожак селефаисских котов. Серый величественный зверь лежал на ониксовой мостовой под теплыми лучами солнца и, когда к нему приблизился гость, сонно отогнал его взмахом лапы. Но Картер произнес пароли и заветные фразы, которым научил его старый кошачий генерал в Ултаре, и пушистый патриарх, смилостивившись, стал более разговорчивым. Он поведал Картеру о тайном знании, кое ведали коты на приморских склонах Оот-Наргая. А самое главное, он вспомнил многое из того, что нашептали ему робкие портовые коты Селефаиса – о моряках из Инкуанока, на чьи темные корабли ни один кот не отваживался пробраться.

Эти люди, похоже, неземного происхождения, хотя вовсе не по этой причине коты не рискуют запрыгивать на их корабли. Причина же в том, что в Инкуаноке обретаются тени, невыносимые для котов и наводящие на них ужас, так что в том холодном сумеречном краю никогда не услышишь ни веселого мурлыканья, ни приветственного мяуканья. То ли это из-за незримых посланцев из загадочного Ленга, приносимых порывами ветра через неприступные пики, либо же из-за пришельцев из прохладной пустыни к северу, сказать нельзя, но факт остается фактом: в том далеком краю есть приметы запредельного мира, который не по нраву котам и чье присутствие они тоньше, чем люди, ощущают. Вот почему они и не отправляются на темных кораблях к базальтовым пирсам Инкуанока.

Старый кошачий вожак также рассказал, где найти его друга царя Куранеса, который в последних снах Картера являлся ему владыкой, обитающим то в розовохрустальном дворце Семидесяти радостей в Селефаисе, то в облачном многобашенном замке парящего в небе Серанниана. Похоже, ему стало неуютно в тех краях, и его обуяла сильная тоска по памятным с детства английским утесам и зеленым низинам, где под вечер в крошечных сонных деревнях из-за зарешеченных окошек звучат старинные английские песни и где серые церковные башни мило проглядывают сквозь зелень далеких долин. Он не мог вернуться туда наяву, ибо тело его мертво, но он сделал наилучший выбор, воссоздав в сновидениях небольшой кусочек этого края к востоку от города, где луга весело убегают прочь от прибрежных скал к подножию Танарианских гор. Там он и поселился в каменном готическом особняке с видом на море, убедив себя в том, что это древний Тревортауэрс, где он родился и где увидели свет тринадцать поколений его предков. А на берегу поблизости он выстроил корнуолльскую рыбачью деревушку с круто взбегающими в гору мощеными улицами, населил ее жителями с типично английскими чертами лица и научил их приснопамятному говору старых корнуолльских рыбаков. А в долине, что была неподалеку, он выстроил огромное норманнское аббатство, чьи башни он мог видеть из окна, а на кладбище вокруг аббатства он установил серые гробовые плиты с выбитыми на них именами своих предков и увитые мхом, напоминающим мхи старой Англии. И хотя Куранес был царем в сновидческой стране, богатой всевозможными, какие только можно вообразить, красотами и чудесами, богатствами и великолепием, радостями и восторгами, утехами и наслаждениями, невидальщиной и диковинками, имевшимися в его распоряжении, он бы с радостью отказался от своей безмерной власти, и роскоши, и свободы за один только благословенный день жизни простым мальчишкой в доброй тихой Англии, в той древней любимой Англии, что создала его и неотъемлемой частичкой которой он навечно остался.